Николай Дементьев - 3амужество Татьяны Беловой

— Смотри-ка, Игнаша, тебе подарочек; как невесте!..

И все засмеялись. За длинным столом потеснились, и мы с Олегом сели у самого края. Пока нам ставили приборы и накладывали закуску, я огляделась. Наши были в полном составе, даже Снигирев сидел рядом с Николаем Ильичом, а по другую сторону от него — Анатолий. Один. Вот с ним бы я уж никогда не попала в такое нелепое положение!.. Женя рядом с Павлом, одетым, как на свадьбу. Лидия Николаевна оказалась около меня, помогала Полине Ивановне. Были и Вагин с Верой, она смотрела на меня холодно, отчужденно: то ли он ее настроил так, то ли сама она не могла мне простить измены Анатолию, которого очень уважала.

В их доме странно переплетались старина и новое. Свежие обои, белые потолки, стеклянные двери во всю стену и — старинные фотографии, еще довоенные: Игнат Николаевич в форме без погон, тогда еще их не носили, напряженно-строгий; они вдвоем с Полиной Ивановной: он сидит на стуле в начищенных русских сапогах и брюках с напуском, а она стоит сзади, держится за его плечо. А рядом та фотография из Комарова: совсем другие люди, еле узнать можно.

Говорили все наперебой. Лидия Николаевна подтрунивала над Полиной Ивановной:

— Ты, Полюшка, как наседка над нами квохчешь и зернышки подбрасываешь.

А та, хлопотливая, раскрасневшаяся от выпитого вина, деловито ответила ей:

— Тебе, бездомовнице, смешно, а мне людей честь по чести принять надо. — И радушно предложила соседке: — Катенька, ты огурчиков возьми: сама солила.

— Да не слушай ты ее, пигалицу! — медленно выговорила стокилограммовая Катенька. — А ты не завидуй, Коза! Не умела свое счастье построить, так на людей не злобствуй, смирись!

— А если я не умею смиряться? — неожиданно горячо спросила Лидия Николаевна.

И в глазах ее временами загорался тот упрямый, непримиримый огонек, который я уже хорошо знала. Не все, значит, просто в семье Антиповых!..

Коробов солидно поучал Туликова:

— Ты жизнь бери как она есть! — И с аппетитом, смачно разгрызал огурец. — Не тобой она установлена, не тебе ее и менять!

Люба, жена Туликова, улыбалась мне своими лучистыми глазами, осторожно притрагивалась к еде. А Туликов отвечал Коробову:

— Я не об этом говорю, Афанасий Лукич. Я говорю о творческом отношении к делу.

— Афоня все за инструкции прячется, — весело сказал Олег.

— Мы с тобой на разных языках… — медленно багровея, зло отвечал Коробов. — Ты сначала докажи, а потом и демагогию разводи…

— Не такой вы, простите, дурак, Афанасий Лукич, — негромко проговорил Туликов, улыбаясь всем своим ехидным лицом, тонкими губами, — чтобы дать нам основания для подобного доказательства.

— В таких случаях совесть — лакмусовая бумажка, — поддакивал Олег.

— Подождите, ребята! — растерянно и с неожиданной для него искренней обидчивостью сказал Коробов. — Неужели вы всерьез обо мне так плохо думаете? Да ведь я за все наше, если надо, жизни не пожалею!..

И вдруг Женя — она, оказывается, все время слушала этот разговор — строго сказала:

— Зря обижаетесь, Афанасий Лукич. Просто вы один из тех людей, которые умеют только автоматически выполнять заранее заданную программу и считают это самой лучшей нормой и для себя и для других.

— Верно, Женька! — восхищенно произнес Олег.

И я видела, как блеснули у нее глаза.

— Ну, знаете, это уж!.. — сбычившись, оскорбленно ответил Коробов. — Автоматом себя не считал, спасибо! — И замолчал.

А Женя с неумолимой напористостью, вроде той, что бывала у Лидии Николаевны, договорила:

— А бездумная, слепая старательность часто доводит дело до провала.

И опять Олег одобрительно посмотрел на Женю. А мне было это обидно, потому что сама я никогда бы не сумела так поддержать Олега, как она. И тут я подумала, что серьезно мы с Олегом еще ни разу не поговорили о жизни. И опять испугалась. Неужели прав Анатолий?

С ним мы тоже почти не говорили об этом, но я знала, что с ним мне этого и не нужно. А с Олегом? Я чувствовала, что с ним должна быть другой. Но какой? Посмотрела на Анатолия. Он сидел рядом с Вагиным, молчаливый, подтянутый, воспитанный. Встретившись со мной глазами, поспешно отвернулся. Ох, как все сложно и трудно у меня!..

А Вагин с Яковом Борисычем заспорили между тем о литературе:

— Вот в этом-то все и дело, дорогой вы мой, что разговоры о так называемом положительном герое просто не нужны, и все тут! Он должен быть, и — все! А разговорчики вокруг него, хотите вы того или не хотите, вносят элемент сомнения в самом праве на его существование! — веско произносил Вагин.