Евгений Дубровин: Глупая сказка

Чтобы не нервничать, я ухожу покурить на балкон. Вскоре ко мне прибегает Мама.

– Ты понимаешь, – говорит она извиняющимся голосом, – когда у меня с ним ссора, я ужасно переживаю, а мне выступать на активе. Я плохо выступлю. Я обязательно буду заикаться.

Я живо представляю себе на трибуне взволнованную, заикающуюся Маму, и мне становится ее жалко.

– Ладно уж, – говорю я.

– Ты добрый, – целует меня Мама.

– Ничего себе добрый, всю руку отвинтил, – говорит Рис, который подслушивает под дверью.

– Ах ты… – говорю я. – Сейчас я тебе…

– Не догонишь! – Рис показывает мне язык и убегает на кухню под спасительное крыло Бабушки, которая, все еще всхлипывая и бормоча о жестокости и бесчеловечности по отношению к «бедному сиротинке», прикрывает этого «сиротинку» своим телом и выставляет мне навстречу локти, как противотанковые ежи.

– Папа, ты як! – кричит Рис из-за Бабушки. – Иди сюда, я на тебе хочу покататься! Я очень люблю кататься на яках!

Я бросаю сигарету в ящик с цветами, стискиваю зубы и ухожу в спальню читать «Советский спорт», но строчки прыгают у меня перед глазами, по спине пробегают мурашки. Отбросив в сторону «Советский спорт», я начинаю обдумывать различные планы, как вырвать Риса из цепких Бабушкиных объятий и заняться вплотную его воспитанием по спартанскому методу, но в глубине души я понимаю, что все мои планы прожектерские, потому что Бабушка ни за что не отпустит внука ни на один день. Она заявляется к нам ранним утром и уезжает поздно вечером. Так что практически для спартанского воспитания в моем распоряжении остается ночь. Но что можно сделать за ночь, да еще со спящим? Да еще с таким нахалом?

Бабушка любит своего внука. Она любит его даже больше, чем свой родной «Водоканалтрест».

Когда Рис появился на свет, немного окреп и встал на ноги, держась за стенку, обстоятельства сразу стали складываться не в его пользу. Дело в том, что у Мамы на носу была защита дипломного проекта, а мне надо было ехать на очень ответственные зональные соревнования, на которых я намеревался заработать первый разряд. Рису предстояло самому расти и воспитываться в пустой квартире.

– Придется тебе отсрочить защиту на год, – сказал я Маме.

– Ну уж нет! – горячо воскликнула Мама. – Я и так с ним намучилась, повозись теперь с ним ты.

– Но у меня соревнования, – заметил я.

Мама заплакала.

– Ты не хочешь, чтобы у меня было высшее образование… Ты видишь во мне только прислугу… Ты меня презираешь и ненавидишь. Я давно это знаю. Ты бесчувственный толстокожий бык-рекордист!

– Рекордсмен, – поправил я. – А еще почти с высшим образованием.

Мама заплакала еще пуще.

– Ты варвар, – сказала она, рыдая. – Ты дикий варвар!

– А разве бывают варвары не дикие? – удивился я.

– Один! Один бывает! Лучше бы я вышла замуж за другого! – простонала Мама.

– За кого же? – поинтересовался я.

– За Жука, – сказала Мама.

Жук когда-то был моим другом Вместе с ним мы ухаживали за Мамой и ее подругой. Кажется, подругу звали Галочкой.

– Лучше бы я женился на Галочке, – сказал я.

Мама сразу перестала плакать.

– На какой Галочке? – спросила она.

– Ну, на той самой… что с тобой ходила, – я почувствовал, что попался в собственную ловушку. – У меня не было никакой Галочки, – запоздало дал я задний ход.

Мама задумалась, и ее вдруг осенило:

– Ага… вон оно что… Теперь я знаю, кто тебе звонит.

Мама безудержно зарыдала, и я понял, что проиграл, потому что Мама первой воспользовалась нашим общим козырем во время конфликтов – загадочными телефонными звонками.

Звонок раздавался раза два в месяц в самое неожиданное время, но преимущественно вечером, когда мы уже ложились спать. В то время мы занимали комнату в общежитии.

– Смирновых к телефону! – стучал в дверь какой-нибудь студент. В общежитии был лишь один телефон – у вахтерши, а мы жили на четвертом этаже, и поэтому, как человек спортивный, к аппарату бежал я.

– Алло! Алло! – кричал я в трубку. – Смирнов у телефона!

Трубка молчала, лишь слышалось чье-то дыхание.

– Нажмите кнопку, если вы из автомата, – советовал я, хотя ясно было, что звонят не из автомата.

– Ты кто? – спрашивал я.

В трубке продолжали загадочно дышать. Со временем я стал подозревать, что это звонит какой-нибудь Мамин тайный вздыхатель.

– Иди поговори со своим, – говорил я Маме.