Елена Ильина - Четвертая высота

И он уже хотел дать Гуле подзатыльник, но на помощь к ней подоспело несколько девочек.

— Не троньте её! — закричали они хором. — Вам какое дело, про что мы разговариваем!

— А пусть не задаётся. Не королева ведь, а Королёва!

— Ну что ж, что Королёва. Она у нас артистка.

— Артистка! — презрительно сказал мальчик, и все захохотали.

— Да, да! — закричали девочки. — Артистка настоящая. «Дочь партизана».

— Ну? — спросил кто-то из мальчиков.

— Честное пионерское, — сказали девочки, — она там и верхом скачет, и лошадь из болота вытаскивает, и с кулаком воюет, не то что с вами!

— А всё равно пусть не задаётся! — сказал черноглазый коренастый мальчик, с любопытством поглядывая на Гулю. И вдруг прибавил: — А где теперь твоя лошадь?

— Это не моя, — сказала Гуля. — Она красноармейская.

— На красноармейской надо уметь ездить, — сказал кто-то.

— Я сначала не умела, — ответила Гуля, — а потом выучилась немножко.

— Немножко! — закричала Гулина соседка по парте, Лёля Снегирёва. — Ты же барьеры брала!

— Да, приходилось…

Ни Гуля, ни другие школьники и школьницы — никто не заметил, как ссора сама собой угасла и перешла в деловой и даже дружеский разговор. Кончился он тем, что Гуля повела всю компанию к себе домой, на улицу, обсаженную липами, — называлась эта улица Уютной — и угостила своих новых друзей всеми вкусными вещами, какие только нашла дома: сочными румяными яблоками и хлебом с малиновым вареньем.

И скоро Гуле стало казаться, что в школе не так уж шумно, что девочки очень славные и что даже среди мальчишек есть совсем неплохие ребята.

Но лишь только начала она привыкать к этой школе, как ей снова пришлось уехать. На этот раз — в Киев, где готовилась съёмка новой картины.

Незадолго до её отъезда приехал в Одессу Владимир Данилович Королёв.

— Папочка, — сказала Гуля, когда отец отдохнул с дороги и они вместе вышли на улицу, — у меня к тебе просьба. Очень большая. Обещай, что ты её исполнишь.

Уже стоял конец июня. Южное солнце пекло так, что спасала от него только густая тень каштанов и акаций, выстроившихся вдоль тротуаров. Лишь изредка приносил прохладу ветерок с моря.

Отец с удивлением посмотрел на Гулю:

— Как же я могу обещать тебе то, чего не знаю?

Гуля подумала немножко и сказала:

— Я даю слово, что ни разу за весь месяц ничего у тебя больше не попрошу — ни мороженого, ни денег на карусель.

— Ну, так в чём же дело? — ещё больше удивился отец.

— Знаешь, я соберу сегодня ребят нашего класса, и ты угостишь мороженым нас всех. И покатаешь всех на карусели. Хорошо?

— А сколько же у вас в классе ребят?

— Тридцать два человека. Но не пугайся — сейчас многие разъехались. Ну, всё же человек двадцать наберётся…

Владимир Данилович развёл руками:

— Ты что, хочешь разорить меня сразу — за один день?

Гуля виновато улыбнулась:

— Нет, папочка. Это выйдет ровно столько порций мороженого, сколько я съела бы одна за целый месяц. И столько же раз покаталась бы на карусели. Я всё это тоже подсчитала.

Отец усмехнулся:

— Ну что ж, это неплохо, что ты и летом занимаешься математикой…

Но Гуля перебила его:

— Не смейся, папочка, я даю тебе слово, что больше ни одной копейки не попрошу у тебя за целый месяц. Но ты понимаешь — я скоро уезжаю и долго не увижу своих ребят!

Владимир Данилович вынул из бокового кармана пиджака бумажник и отсчитал пятьдесят рублей, а потом ещё двадцать.

— Хватит! — прошептала Гуля. — И на мороженое и на карусель в Аркадии хватит.

— И даже на трамвай, — сказал отец. — Можешь звать всю компанию.

Не помня себя от радости, Гуля помчалась приглашать ребят. Она бегала из дома в дом. Кого застала во дворе, кого — на соседней улице, кого — у моря, за остальными разослала гонцов. И всем наказала строго-настрого: сбор в семь часов вечера. В Аркадии. Не опаздывать.

Вечером, ещё задолго до семи часов, за круглыми столиками приморского парка торжественно расселись Гуля и её гости. Они тихо и неторопливо, стараясь продлить удовольствие, работали ложечками, осторожно дотрагиваясь до холодных сладких шариков в запотевших стеклянных вазочках.

Парусиновые тенты над столиками вздувались от морского ветра, как паруса, обвевая разгорячённые лица ребят прохладой.

Больше всех радовалась в этот вечер Гуля. За её столиком было особенно шумно и весело. А когда все уселись на деревянных коней и в расписные сани и карусель двинулась под хриплые, дребезжащие звуки органчика, Гуля почувствовала себя на вершине счастья.