Татьяна Толстая - Детство Лермонтова

Мужчины встали, долго раскланивались, благодарили. Григорий Данилович просил назначить час посещения. Сперанский ответил, что он приедет после шести вечера, закончив очередные дела.

С поклонами Столыпины удалились, и тотчас же доложили Елизавете Алексеевне об успешном их визите к губернатору.

Наталья Алексеевна забеспокоилась и высказала вслух причину своего беспокойства:

— Конечно, неплохо нам с Гришей принять в нашем доме губернатора, но это же влетит нам в копеечку? Не лучше ли было бы добиться, чтобы Лизонька к нему съездила?

Но Арсеньева, взяв свой огромный кожаный баул, с которым никогда не расставалась, открыла замок, вынула оттуда несколько крупных ассигнаций и протянула сестре.

Наталья Алексеевна одобрительно переглянулась с мужем, быстро засунула ассигнации к себе в большой карман, где лежали ключи и носовой платок, и спросила всех присутствующих:

— Так что ж мы будем готовить — обед или ужин?

Все оживленно стали обсуждать подробности приема.

Елизавета Алексеевна тотчас же послала записку Сперанскому, что она сердечно благодарит его за лестное внимание и с великим нетерпением и радостью будет ожидать его посещения.

С этого часа началась суета. Созвали дворовых и велели им мыть оконные стекла и полы в комнатах. Нарочные поскакали к торговцу ранними овощами и ягодами, кучера послали к брату Александру Алексеевичу за кондитером, который мастерски выпекал торты, пирамиды и пирожные. Афанасий Алексеевич с утра съездил за редкими винами. Сестры дружно советовались, как особенно парадно убрать стол, какими букетами его украсить.

Наконец все было сделано. Зажжены были многосвечные люстры и стенные бра, хотя еще было светло, разостланы красные ковры на лестнице, все кушанья были проверены, все люди были на месте.

Сперанский оказался точным. Предупрежденные дворовые, нарушая обычай, вбежали в дом сообщить, что губернатор жалует.

Все Столыпины вышли приветствовать Сперанского и провели его в зал, сияющий огнями. Вскоре Михаил Михайлович спросил:

— А где же мой маленький тезка, из-за которого загорелся весь сыр-бор?

Все спохватились — где же дети? Никто и не думал, что Сперанский захочет увидеть Мишеньку.

Но дети были в полном порядке: нарядные, причесанные, умытые, они сидели в маленькой чайной комнате и ели клубнику с молоком.

Арсеньева торжественно повела своего гостя к детям, а Сперанский так вежливо поддержал ее под руку, что со стороны нельзя было сразу догадаться, кто кого привел; за ними следовали Григорий Данилович с супругой и Афанасий Алексеевич.

Арсеньева, роняя слезы, доверительно говорила своему спутнику:

— Что делать? Я имею к этому ребенку пристрастную любовь. Ведь это сын моей дочери. Я счастлива, что я могу вам показать моего маленького ангела!

Когда они вошли в распахнутые перед ними двери, Арсеньева обратилась к внуку:

— Мишенька, поздоровайся с Михаил Михайловичем!

Мальчик нехотя слез со стула, кивнул головой, сумрачно и недоверчиво поглядел в хитрые, умно прищуренные глаза Сперанского и поздоровался. Сперанский его приласкал, потом обратился к Анете:

— А эта чья красавица?

Анета тотчас же легко встала, жеманно присела, ущипнув пальчиками свою пышную юбку с обеих сторон. Обе бонны, церемонно раскланявшись, просияли, довольные результатом своих наставлений.

Взрослые удалились в сторону. Арсеньева, усевшись рядом со Сперанским, тотчас же провозгласила здравицу Михаилу Михайловичу. Все присутствующие ее горячо поддержали. Потом в течение долгой трапезы беседа шла только на одну тему. Сперанский внимательно и подробно расспрашивал у всех присутствующих детали этого тонкого и необычного дела. После трапезы перешли из столовой в маленькую зеленую гостиную. Михаил Михайлович попросил бумаги и чернил и предложил Арсеньевой продиктовать ему текст завещания. Елизавета Алексеевна диктовала, Столыпины ее поправляли, Сперанский подсказывал отдельные фразы и переделывал некоторые места.

Наконец он вручил исписанный лист Арсеньевой и простился, говоря, что этот документ надо закрепить законным порядком, но что он надеется как-нибудь обойти закон. Затем он предложил Арсеньевой вызвать зятя, предварительно побеседовать с ним так, чтобы тот понял, что Арсеньева ребенка ему не отдаст.

Миша заметил, что после первого же посещения Сперанского бабушка приободрилась. Она не то чтобы повеселела, нет, — к сожалению, бабушка никогда не бывала веселой, она никогда не смеялась, только улыбалась иногда, желая показать, что она довольна обществом своего собеседника.