Николай Бирюков - Чайка

— Это я, Корф, — прохрипел голос в трубке.

— Что-нибудь серьезное, господин полковник? — Ридлер насмешливо улыбнулся, думая, что полковник только сейчас узнал о двух офицерах, зарезанных кем-то утром на берегу Волги. Ни о чем другом, могущем разъярить полковника, ему не было известно.

— Нет, пустячки! — с сарказмом выкрикнул полковник. — Партиз… эти самые… налет на Покатную!

Трубка в руке Ридлер а дрогнула.

— Что-о?

— На сарай, куда вы заперли этих… Да мне чорт с ними, с этими самыми, которых вы!.. — загремел голос Корфа во всю силу. — Гарнизон перебили!

— Гар-ни-зон?!

— Вот именно: гар-ни-зон. Только несколько солдат уцелело и… Август Зюсмильх…

— Он сообщил?

— Да. Из Жукова. — Корф опять зажевал губами.

У Ридлера нехватило терпения ждать, и он, закусив губу, надавил рычаг.

— Покатную! Срочно!

— Линия повреждена, — встревоженно ответила станция.

— Как повреждена? Вороны! Ух-х… — Грязное ругательство сорвалось у Ридлера. — Коменданта города!

Голос полковника отрывисто сказал:

— Да!

— Карателей послали?

— Посланы.

— Там должен быть Карл Зюсмильх. Он…

— Убит, — ответил полковник.

Ридлер положил трубку. Сцепив пальцы, он потянул их, и они захрустели, как ломающиеся сухие палочки. В тишине кабинета громко прошипели часы. Ридлер вздрогнул. Маленькая стрелка стояла ровно на одиннадцати.

Первый удар часов прозвучал, как пощечина.

— Они у меня поплатятся!.. Узнают они меня!..

Глаза его устремились куда-то вдаль, а губы, сведенные злой улыбкой, слегка дрожали. Пальцы нашарили партизанскую листовку. Он скомкал ее, потом тщательно разгладил, сложил вчетверо и разорвал на лоскуточки.

«Чорт знает, сколько времени провозятся с поврежденной линией. А каждая минута — пытка!»

Он резко нажал кнопку звонка и приказал показавшемуся в двери щеголеватому офицеру:

— Этого… старосту!

— Зачем они тебя? — полюбопытствовал было Степка, да и не обрадовался — съежился под отцовским взглядом, голову в шею вобрал.

— Ты знай про свои дела, как с бабой управляться, а до отцовских — нишкни! Понял? — Тимофей сел на телегу так, что доски подпрыгнули. — Трогай! «Да-а, немец… И глазищи-то, ровно у дьявола!.. Эх, чуяло сердце — не ехать бы!» — Расстегнув ворот полушубка, Тимофей криво усмехнулся: — Полный почет… Мало старосты — десятник еще теперь.

— Где это, тять?

— На строительство назначен, — неохотно ответил Тимофей, а сам думал: «Вот тебе и побывал в гостях… Продолжили знакомство».

От удивления Степка даже вожжи выпустил.

— На строительство? А ты, тять, по этому делу разве смекаешь чего?

— Правь знай.

Выехали за город. Над оврагом, метрах в пятнадцати от дороги, истошно галдело воронье. Окутанные туманом, там двигались какие-то фигуры.

— Нынче все вроде мертвые, — глухо донесся к дороге женский голос.

— Выходит, так… — проговорил другой. — Ой, нет… Слышите?..

Стребулаевы успели порядочно отъехать от оврага, когда их догнал окрик:

— Стойте!

Из тумана вынырнула женщина.

— Русские?

Тимофей промолчал, а Степка буркнул:

— Нет, мериканцы.

— Товарищи, посветить нужно… Мы спички забыли.

— Трогай, — сказал Тимофей Степке и повернулся к женщине: — Некогда нам. К переправе торопимся.

Женщина схватила лошадь за узду.

— Нам посветить надо, — проговорила она гневно. — Если вы не гады, то поможете. А некогда, так хоть спички дайте.

Поколебавшись, Тимофей достал из полушубка спички.

— Коробок есть?

— Нет.

Отдать полный коробок было жаль: где их теперь возьмешь, спички-то?

Тимофей спрыгнул с телеги и, ворча, пошел следом за женщиной.

На краю оврага смутно вырисовывалась ручная тележка. Возле нее стояли две женщины, и над их головами с картавым карканьем кружилось воронье.

— Чего светить-то? — раздраженно спросил он.

— Вниз спустимся. Не оступись.

«По-домашнему она здесь», — подумал Тимофей, не отрывая глаз от спины женщины, уверенно спускавшейся в тьму крутого оврага.

Голова кружилась, и к горлу подступала тошнота от воздуха, настоенного смрадом разлагающихся трупов.

— Слушай… — остановившись, прошептала женщина. Тимофей услышал слабый стон, будто кто-то пытался крикнуть — и не мог. Он чиркнул спичкой. Тускло осветились груды окровавленных тел, голых и прикрытых кое-какими лохмотьями. Тимофей медленно повел дрожащей рукой и выронил спичку: на него широко открытыми глазами смотрел головлевский механик.