Николай Бирюков - Чайка

В полдень волнение усилилось: немцы стали нумеровать работающих — жирно мазали спины крахмалом и наклеивали по два белых матерчатых квадрата. На одном значилась написанная черным цифра, на другом — начальная буква названия села.

Женю присоединили к великолужанам, приклеив к ее спине знак: «В-94». Перед вечером она осторожно подошла к покатнинцам, которые, как и до побега, работали на распилке.

Пильщик, на спине которого было крупно помечено «П-11», повернул на ее шаги голову — это был Фрол Кузьмич. Его-то и разыскивала Женя. Еще утром старик шепнул ей, что он и остальные покатнинцы намереваются бежать с наступлением вечерних сумерек, и просил помочь отвлечь чем-либо немцев.

— Готовы?

Смахнув с куртки снег и опилки, Фрол Кузьмич выпрямился и указал ей глазами в сторону колючей изгороди.

— Смекаешь?

— Да. Пожалуй, всех загонят.

— Я не про это, — взволнованно сказал старик. — Посмотри вокруг. — Он сам огляделся и спросил шепотом: — Есть теперь такая лазейка, чтобы, стало быть, отряду сюда попасть?

Лицо Жени помрачнело. Поглощенная мыслью, как ей быть — бежать или вместе со всеми остаться в концлагере, она ни разу не подумала о колючей изгороди так, как говорил о ней сейчас Фрол Кузьмич. А ведь правда, нельзя теперь прорваться партизанам. Неоткуда! Из леса? Эта возможность и раньше исключалась: на лес нацелены орудия танков, и партизан положат прежде, чем они успеют добежать до моста. А которые уцелеют от снарядов, найдут себе смерть под гусеницами, под огнем пулеметов. До сегодняшнего дня был один возможный путь — поле: с наступлением темноты ползком, прячась за бугорками, партизаны могли бы незаметно подкрасться к берегу и завладеть танками или уничтожить их. Но теперь этот путь прегражден колючей проволокой и рвами, а итти по дороге — верное самоубийство: с берега танки двинутся, из села в спину конница ударит.

Женя взглянула на мост. Два пролета были совсем готовы, цементировали настил… Превратится в железобетонное тело скелет третьего пролета — и пойдут по мосту поезда на Москву.

— Пока остаемся, — сурово сказал Фрол Кузьмич. — Так и передай Чайке и Лексею Митричу. Если нет другого исхода, до конца останемся, обмозгуем там, — он опять кивнул в сторону колючей изгороди, — и постараемся работнуть так, что Гитлер не обрадуется мостику. В этом будь уверена, девка. Так и передай.

Из низины, в которой просеивали песок, прибежал Минька.

«П-19» — прочла Женя на его спине, а Фрол Кузьмич, увидев сына, рассвирепел:

— Ты что же это, а? Я тебе, подлецу, что приказал?

Минька обиженно отвернулся.

— А кто вам смолу станет приносить? — буркнул он, надвигая на лоб мохнатую шапку.

Фрол Кузьмич молчал. Минька заплакал и прижался к отцу, спрятав лицо в его расстегнутой куртке.

— Не могу, тятя, сбежать от тебя…

Чтобы совладать с собой, до слез тронутый старик отстранил сына и взялся за пилу, хотя сумерки сгустились уже настолько, что не было видно нанесенных на бруски линий.

От блиндажей донесся звон колокола — сигнал к прекращению работы.

Поцеловав Миньку и не отпуская его от себя, Фрол Кузьмич зло оглядел солдат, цепью выстроившихся по линии леса. Грохот бетономешалок оборвался, и из радиорупоров по всему берегу разнесся голос:

— Внимание!

Распрямили усталые спины землекопы, плотники, бетонщики и озирались, стараясь понять: что будет дальше?

— Внимание! — опять загремело радио. — Покатнинцы, за колючую проволоку — марш! Остальные русские — к берегу! Кто ослушается, за того ответят дети.

Женя мрачно смотрела на покатнинцев, которые с клеймами на спинах, под конвоем немцев, зашагали к колючей проволоке. Впереди шли Фрол Кузьмич и Минька — «П-11» и «П-19». В этой же группе шагали тетя Нюша и Клавдия.

— Пошел! — Перед Женей вырос немец с поднятой для удара винтовкой. Она отскочила от него и поплелась к берегу.

Немцы делили строителей по селам и выстраивали их, как солдат на параде, — квадратами. Офицеры разглядывали каждую спину и тех, кто по ошибке попадал не к своим, выгоняли, заставляя искать «свою букву».

Великолужане выстраивались возле самых бетономешалок. Женя встала с краю — на случай, чтобы удобнее было бежать.

Метель то затихала, то опять пускалась в разгул, и белая пыль крутилась по земле, засыпая нумерованных людей. Они стояли молча, такие же неподвижные, как штабели напиленных брусков и клетки теса, там и тут темневшие на снегу. За колючей изгородью покатнинцы рыли землянки.