Анатолий Калинин - Возврата нет

С тех пор как всю свою винополию мать сдала ему на руки, еще больше заклубился у них под яром народ. Лыско днем уже не становился на дыбки посреди двора, лаял только ночью. Тоже была Павлова дрессировка . А Жорки Лыско не боялся. Жорка напьется пьяный, сядет рядом с ним, обнимет за лохматую шею и жалуется ему, что Павел все прибрал к рукам. Павел тоже не прочь был выпить, но только в хорошей компании, и разума не терял. Пить тоже надо умеючи, не так, как, например, та же Верка Сухарева, которая от мужа и от детей все тащит из дому. И сало кусками и зерно цебарками, а то как-то променяла Павлу за четверть другака совсем новые валенки.

Но иногда Павлу почему-то хотелось выпить и без всякой компании, одному, и в такие дни пил он много, по-страшному. Страшно было не то, что много пил, а что чем больше пил, тем становился трезвее. И глаза у него становились совсем голубые, как выстиранные. Жорку он в такие дни от себя отсылал, находил ему дело, а сам сядет против четверти с вином, посадит перед собой на табурет мать и требует, чтобы она рассказывала ему все про отца. Все, все-рассказывала: и какие у них были сады, и как их раскулачивали в хуторе, и что отец говорил напоследок, когда его зашибло в тайге сосной. Слушает Павел и пьет и трезвеет. Иногда только скажет: «Так, так» — и легонечко побарабанит подушечками пальцев по крышке стола. Один раз он вдруг небрежно спросил у Варвары:

— А что это, маманя, по хутору брешут, будто наша Ольга вовсе и не Табунщикова, а чья-то другая. Будто того самого начальника, какой заезжал к нам в тайге.

Взглянула мать в эту минуту в глаза Павлу и испугалась: были они уже не синие и даже не голубые, а белые. Варвара замахала руками:

— Что ты, Павлуша! Люди чего только не набрешут, а ты им верь.

— Да нет, маманя, это я так спросил, — устало отводя взгляд в сторону, усмехнулся Павел. И тут же откровенно признался: — Не люблю я Ольгу. Как вроде и правда она чужая.

Тут уже Варвара сурово прикрикнула на него:

— Наша она, наша! Ты, Павел, ничего такого даже не смей и подумать! Она твоя сестра. Ни-ни! Я тебе, как мать, этого не могу позволить.

— Я вас, маманя, завсегда слушаю. Нехай как хочет, так и живет, — согласился Павел. — Как вы говорите, так, стало быть, и есть.

Но хоть и заступалась она перед сыном за дочку, а сама тоже иногда сомневалась. В точности Варвара и сама ничего не знала, потому что этот гепеушник наведывался к ним домой в отсутствие Андриана. Андриан, кажется, об этом догадывался, но виду не подавал, знал, что Варвара никогда ничего не сделает без пользы для семьи, для дома. Нет, этот таежный начальник не приневоливал и не подкупал Варвару, он ее жалел и даже говорил, что, если бы не такая служба, не посмотрел бы, что она кулачка, взял бы ее к себе и с детьми — он был не женат. Он и свои полпайки ей отдавал потому, что жалел, а не потому, чтобы от нее своего добиться. Этого он бы добился и без пайки — мужчина был из всех и на тысячу километров в тайге начальник… Но что бы там ни было, а мучица и сахар у них в доме не переводились. И Андриан помалкивал, зная, что все это идет не чьим-нибудь, а его же детям. Сам он, верно, никогда до всего этого не дотрагивался: «Мне, говорил, и моей пайки хватит». А потом его придавило сосной и, когда у Варвары по дороге домой, прямо в вагоне, родилась дочка, все, что было в прошлом, так и осталось где-то позади, в тайге, как и сама тайга. Некому было уже допытываться, чья у Варвары дочь, да и не перед кем теперь ей было отчитываться, тем более что она и себе не смогла бы точно ответить. Она и сама не знала, то есть знала, уверила себя, что раз она тогда была еще мужняя жена, то, значит, и Ольга должна считаться Андриановой дочкой. Хоть перед богом, хоть по закону.

Если раньше иногда как-то вдруг и засвербит сердце, что-то заскребется в самом дальнем его кутке , как мышь в амбаре, то со временем все это заглохло, старый базок зарос, и все, что когда-то было, осталось в памяти, как сон, очень просто, что его вовсе и не было. Не всякому сну надо верить.

Так бы и оставалось, если бы не слова Павла. Варвара знала, кто ему мог надуть об этом в уши. Оказывается, если Андриан никогда не попрекнул ее там, в тайге, то своей сестре Анастасии он однажды намекнул в письме, что на базок к Варваре повадился один со шпалами .

После разговора с сыном Варвара невольно стала и сама больше присматриваться к дочери, подмечать за ней. Та беспокоилась под ее взглядом:

— Вы чего, маманя, на меня так смотрите?