— В Улэкит?! — закричал я. — Ты смеешься, Катя? Что вам там делать? Там же ни черта нет кроме тайги!
— Как же нет, Борис Антонович, — рассудительно возразила она. — Сережа мне все рассказал. И Тоня тоже. Там есть клуб — раз, — она загнула палец. — Его еще называют красным чумом. Почтовое отделение — два. Детский интернат — три. Медпункт — четыре. А вы говорите, ничего нет, — и уставилась на меня смелыми и хитрыми глазами.
— Звероферма там есть! — закричал я трубным голосом. — Ты забыла! Звероферма!
— Пять, — подытожила Катя с полным спокойствием.
— Слушай, девочка, успокой меня. Скажи, что это новогодний розыгрыш.
— Да нет же, Борис Антонович. Мы уже все справки навели. Там почтовый работник нужен. Это как раз для меня. А с Сережей тоже ясно: он у Чапогира будет работать.
— В стаде?
— Ну да.
— Кем? Собакой-оленегонкой?
Некоторое время Катя не могла говорить — так закатилась от смеха… Кучум запрыгал вокруг нас и залаял во всю глотку. Я мрачно наблюдал за этим неожиданным концертом.
— Всего-навсего, — сказала Катя, успокоившись, — помощником пастуха.
— Он? Да он отличит ли оленя от козы?
— Научится, Борис Антонович. Всему можно научиться, если хочешь. А Сережа хочет.
— Нет, ты подожди, — разволновался я. — Ты понимаешь, что говоришь? Тебе же рожать скоро.
— Угу.
— А знаешь, что там даже больницы нет, только медпункт?
— А другие как же?
— Другие, другие, то другие… Они привыкли, другие. Они родились там. А ты хрупкое существо.
— Ой уж хрупкое!
— Нет, ты постой! Ты не перебивай, Катя. Где вы там собираетесь жить?
— Мне обещали комнату при почте.
— Но Сергей же в стаде будет. В ста-аде! Это как на Луне, понимаешь? Ты одна останешься. Кто будет рубить дрова? Топить печку? Таскать воду с реки? Домовой?
Она прыснула, но тут же стала серьезной.
— Помогут, Борис Антонович. Людей много хороших. Как вы.
— Ты мне не льсти, Катя. Ты мне зубы не заговаривай. Ты вспомни, как ты извелась, когда он уехал на две недели. А из стада он сможет приезжать не чаще двух раз в месяц. Да и то, если кочевать будет недалеко.
— Выдержу, Борис Антонович. Так надо.
— Да на кой леший надо? Кому надо?
— Нам обоим.
Катя набрала в пригоршню снега с поленницы, смяла его и в задумчивости лизнула. Я полез в карман за спасительными сигаретами. Какая-то дрожь меня била.
— А если Сергей не выдержит и сбежит?
Она вскинула на меня глаза.
— Тогда… Тогда он мне больше не муж. И он это знает.
Я замолчал, пораженный. Передо мной стояла незнакомая строгая женщина. Свет из горящих окон озарял ее лицо, на котором застыло упрямое и дерзкое выражение.
Кучум внезапно сорвался с места и кинулся по улице. Мы оба оглянулись. По деревянному тротуару быстро приближалась к нам высокая, стремительная фигура Кротова. Он подлетел вместе с наскакивающим на него, лающим от восторга Кучумом, проехался с разбега на подошвах унтов и огласил всю окрестность криком:
— Ага, попались! Дрова чужие крадете!
— Сережа, — негромко сказала Катя, — я все рассказала Борису Антоновичу.
Кротов на миг замер.
— Правда?
И вдруг повалился на колени, увлекая за собой Катю.
— Борис Антонович, благословите в дорогу!
Странное дело, и миг этот был будто несерьезный, из серии детских проказ, а у меня внезапно защемило в груди. Два лица глядели на меня, два лика на белом фоне, две жизни были передо мной, одна судьба… Что-то промелькнуло между нами, подобно электрическому разряду, и близость была болезненно ощутимой и яркой…
— Ладно, пошли, ребята. А то я разревусь.
К дому подошли в молчании. По тому, как они замешкались у подъезда, я понял, что им не хочется возвращаться в компанию. И мне, по правде говоря, как-то неудобно было вводить их сейчас в плановый хоровод взрослых людей.
— Дарю вам Кучума, — вдруг надумал я.
Кротов раскрыл рот, ошеломленный, Катя что-то замурлыкала себе под нос.
— Спокойной ночи, — пожелал я. А правильней было бы сказать: «Доброго утра!»
Сразу после Нового года Катя получила расчет. Четвертого января я пришел в редакцию раньше обычного, чтобы проводить Кротовых в аэропорт. Сергей и Катя сидели в опустевшей комнате, сразу ставшей казенной, на голых кружевах железной кровати, а на единственном стуле пристроилась Тоня Салаткина.
Кротовы оделись тепло, как полагается для дальней дороги в наших краях. На обоих были овчинные полушубки; голову Кати укутывал пуховый платок, на Сергее красовалась огромная ондатровая шапка. Он был в унтах, а ноги Кати грели камусные унтики, которые я видел раньше на Тоне Салаткиной. Я дружелюбно подмигнул девушке, и на ее лице появилась неуверенная ответная улыбка. Только сейчас она, кажется, признала мое право на существование рядом с Кротовыми…
Читать дальше