Алексей Малышев - Повесть о таежном следопыте

Тот, молча, едва сдерживая себя, пристально смотрел на старика.

— Ты, может, крест положишь, что и печку из избушки не брал? — спросил он.

— Печку? Железную печку? — растерялся было Сыч, но потом, спохватившись, начал усердно креститься. — Не брал, ей богу, не брал. Зря это на меня!

— Ладно, забирай мясо да пойдем в управление.

Дорогой Сыч канючил, изворачивался, говорил, что не он один бьет зверя в заповеднике, что время теперь такое — война, жить ему надо, а тут еще с ним — больная старуха, да и сам он инвалид.

— Хороши инвалиды, в какие скалы забрались! — усмехнулся Капланов, — за горалом туда лезли, не думали, что инвалиды?

Вскоре он убедился, что браконьеры имеют легкий доступ в заповедник еще и потому, что они связаны знакомством или даже родством с некоторыми наблюдателями охраны.

Не раз он обнаруживал в тайге свежий след кованого сапога со сбитой подковкой. Это продолжал ходить сюда Зуйков, хотя Капланову он больше не встречался.

Один из наблюдателей, в чьем обходе чаще попадались эти знакомые следы, оказался другом Зуйкова. Все это постепенно выяснял Капланов, который, проводя свои исследования в тайге, в то же время пытался выследить браконьеров. Ему, как следопыту, нетрудно было расшифровывать, кто, когда и зачем бывал в заповеднике.

На многое открыл ему глаза директор соседнего олене-совхоза, старый партизан и охотник.

— Про вас слушок идет, — посмеиваясь, сказал как-то директор Капланову, когда он вместе с женой был у него в гостях, — вы к браконьерам чересчур беспощадны: крепко досаждаете им. За вашу неукротимость, Лев Георгиевич, вы молодец! Только осторожным надо быть. Браконьеры — народ дошлый, в разных переделках бывали. Возьмите хоть братьев Зуйковых. Прямо сказать, подозрительные люди. Кержацкая деревня, откуда они родом, еще в гражданскую войну пользовалась дурной славой, была связана с бандитами. Некоторые жители там, говорят, в старое время скупали опий и соболиные шкурки у промысловиков, потом убивали их, а деньги, отданные за покупки, снова себе брали.

— У этих Зуйковых, — продолжал он, — был приятель Сапожников, отпетый бандит. Звали его Санька. Отец Саньки имел, между прочим, домовладения во Владивостоке. Санька этот, здоровенный рыжий парень, любил выпить, занимался контрабандой. В городе у него были «постоянные заказчики» — тайные скупщики опия, пушнины и женьшеня, которым он и отправлял товар. В селе его выбрали председателем местного коллектива охотников. Вот тут Санька и развернулся! Браконьерствовал вовсю и одновременно числился заготовителем — ценное передавал частным скупщикам, а остатки, для отвода глаз, государству. Его разоблачили, сослали на Север. Оттуда он три раза бежал и жил здесь в тайге, хоронился на кержацких хуторах. Еще тогда Зуйковы браконьерством занимались, Саньке помогали. Только был тут милиционер один, по фамилии Макитра, отчаянный человек, вроде вас, пожалуй. Он каждый раз Саньку здесь вылавливал. Ну, а как ликвидировали кержацкие хутора, Санька к границе подался, там его и убили.

Директор, вспоминая, помолчал.

— Кержаки в тайге привольно жили, многие кулаками сделались. А как стали их прижимать, то они, чтобы свое отстоять, на всякое решались. Вот послушайте дальше.

Он закурил трубку и, попыхивая дымом, медленно заговорил:

— Самым доходным делом здесь было пантоводство. То самое, чем совхоз наш сейчас занимается. Пионером оленеводства в Приморье был старовер Семен Поносов, он первым переселился в наши края и недалеко отсюда, в Глазовке, стал разводить пятнистых оленей. Среди верующих кержаков он почитался «батюшкой», а племянница его — Павлина, пышная красавица, состояла при нем «богородицей». У них была молельня, в ней собирались, читали священное писание, пели гнусавые беспоповцы. Тут и гора стоит — Павлина, кержаки в честь своей «богородицы» назвали, а вела красавица эта сильно разгульную жизнь. Ну да, впрочем, речь сейчас не о ней… У Поносова владения были по разным падям. Там сидели мужики-староверы, в поте лица своего работали они на «батюшку». Поносов был человек образованный, держал у себя большую библиотеку. Я видел, например, у него книгу Пржевальского. На полях книги Поносов делал свои пометки, вроде таких: «Вранье, кедра нет, винограда нет!» Я думаю, это он направлял здесь в тайге расселение староверов.

Капланов с большим вниманием слушал рассказ директора. Ему теперь становились яснее корни браконьерства, которые уходили в таежные кулацкие заимки, где, как выразился тогда отъявленный браконьер Зуйков, «была вольному — воля».