Анатолий Тоболяк - Папа уехал

— А ты как хотел? — он спрашивает. — Такая уж традиция. Приезд отмечается.

— Эта тетка даже туфли не сняла. А я пол помыл.

— Ладно, Лёшка, не будь занудой. Иди! — А сам достает из шкафа стаканы и рюмки.

Но я опять не ушел.

— А этот старик, — спрашиваю, — кто такой? Начальник твой?

— Нет, я его начальник. Все? Вопросы исчерпаны? — Взбудораженный такой, бородка всклокочена…

— Ты хоть ешь побольше, папа. А то…

— Что «а то»?

— Ну, как в Хабаровске, помнишь, позавчера? Сам знаешь, что бывает. Я маме написал, что у нас все в порядке.

— Правильно написал. Молодец. Пошли!

И вот, будто мы официанты, вносим посуду. А там уже дым коромыслом: все закурили, как один, кроме этой тетки, похожей на гиппопотамшу из африканского озера. Галдят, разговаривают, бутылки откупорили. Все такие радостные, будто не водку сейчас будут пить, а какой-нибудь интересный спектакль или фильм смотреть.

Дядя Юра мне говорит:

— Сашка тебя заждался. Но если к нему сейчас пойдешь, тете Вере обо мне ни гу-гу! Ни слова, понял?

Я сказал:

— Тут и дурак поймет, что вам тетя Вера сейчас ни к чему.

Все — ха-ха-ха! — а гиппопотамша суетится:

— Вот я тебе сейчас положу всего понемногу… винегрета… ветчины… любишь ветчину? — накладывает на тарелку и заглядывает мне в лицо — подлизывается.

Я хотел сказать: «Без вас прокормлюсь!», но тут папа вмешался:

— Он на кухне поест. Давай, Алексей.

Ну, ясно! Мог бы и не говорить. Я и без него знаю, что мое место на кухне или в другой комнате, или на улице. Оберегает меня — от кого? От самого себя, что ли? От своих приятелей? Как будто у них там чрезвычайные государственные дела решаются, проблемы войны и мира, про которые нам нельзя знать. А ничего же этого нет и не будет! Только хохот и пустая болтовня, красные лица да жующие рты, пока все в бутылках не кончится, а тогда, наверно, еще побегут в магазин. Вот что будет. Слабоумными станут, вот что будет. Языки начнут заплетаться, и у папы тоже, жалкий станет папа, слабый, дурашливый…

Опять, думаю, опять, опять! Зачем ему это? Я же пробовал однажды водку, лизнул и не мог отплеваться. Дрянь поганая она, мерзость, крысиная чума! Сволочь она, подлизавшаяся к моему папе! Что она ему шепчет? Чтобы он нас забыл, только ее, гадину рвотную, помнил? Что она ему обещает? Чем она его заманивает, моего папу?

Мне захотелось ворваться к ним и всех их разогнать, пока не поздно, пока он еще понимает, что я — Лёшка, его сын. Но не мог его опозорить, понимаете! И уйти уже никуда не мог из дома, потому что Светка и Сашка без меня обойдутся, а он, может быть, нет. Сижу, уши закрыл ладонями, чтобы смех не слышать, читаю во второй раз «Вешние воды», но на одной и той же странице толкусь.

А тут еще эта вбегает, в красной кофте.

— Лёша, дружочек, где у вас тут соль? Дай, пожалуйста.

Я даже головы не поднял.

— Возьмите.

— Ага, вот она! А ты почему не ешь?

Я посмотрел на нее как только мог, ненавистно, и говорю:

— А вам какое дело? Что вы ко мне пристаете?

— Ох! ох! — закудахтала. — Какой сердитый! — хотела меня по голове погладить, но только дотронулась, я сразу вскочил. Даже зубами клацнул от злости.

— Вы что, не понимаете? — говорю. — Вы что… А папа тут как тут — быстро вошел.

— В чем дело, Алексей?

— Ничего, ничего! — эта за меня заступилась. — Нервничает немножко. Нельзя спать на заходе солнца, дружочек.

И поплыла из кухни.

— Ты ей нагрубил? — спросил папа.

— А что она пристает!

— Слушай, ты брось. Это мои гости. Не так часто они у нас бывают. Я твоим гостям не хамлю. Имей уважение к моим! Понял?

— Понял. Папа!

— Что?

— Много у вас там еще осталось?

— Чего много?

— Бутылок.

— Это тебя не касается. Ешь. Сходи к Сашке, если скучно.

Я его за руку схватил.

— Папа, как не касается! Если тебя касается, то и меня касается. Ну, пусть они сами! Тебе зачем? Хватит тебе!

У него лицо дрогнуло, бородкой дернул. И сказал сердито:

— Лёшка, что за бабушкины страсти-мордасти? По-твоему, я хуже других?

— Нет, лучше, папа, лучше!

— Ну вот и отлично. Могу я иногда встряхнуться? Нельзя же все время постничать. Я в форме. И в таковой пребуду, малыш. Не беспокойся.

Улыбнулся легко, взъерошил мне волосы и пошёл вдоль стены очень прямо — от меня к ним, к друзьям своим, которым, наверно, поклялся сильней, чем нам с мамой.

«Здравствуйте, мама и Юлька, дедушка и бабушка! Письмо от вас получили. Новостей у нас нет. Погода хорошая. Еще тепло. Я, правда, простыл и два дня не ходил в школу, но сейчас уже поправился. В квартире чисто.