Иван Елегечев: В русском лесу

Деревня, где я родился и первоначально подрос, от Берикуля заотдалела. Много дней и ночей надо брести, чтобы попасть из деревни на рудник-прииск или обратно. И тем не менее о Федоте-золотничнике я слышал еще в детстве. Ни одно застолье, помню, не обходилось, чтобы не вспомнили о Федоте, не посмеялись над ним. Бабушка Настасья, садившаяся обычно возле четырехведерного самовара, чтобы распоряжаться им, как хозяйка, любила говаривать, в каком виде заявлялся домой Федот в деревню со своего далекого старательства. Оборванный, будто его собаки драли, босой, без шапки — вот каким являлся Федот перед своими односельчанами. По улице ему идти было совестно, — он отсиживался на «гувне», в овине, зарывшись в солому, до темноты и только тогда крался повдоль частокола, норовя так пройти, чтобы ни с кем не повстречаться.

Его ждали с золотом в кармане, а он являлся ободранным как липка.

Поражая воображение чаюющих за столом слушателей и особенно нас, детворы, бабушка Настасья рассказывала о подробностях, как однажды Федот пришел с прииска и, захворав, помер. Лежит белый, недвижимый — настоящий покойник. Его обмыли, обрядили, батюшка-поп его отпел, могилу выкопали, понесли на плечах в гробу. А Федот, как закачался в гробу на плечах, возьми да «очнись» от смерти, сел, сидит, глаза протирает, понять не поймет, что такое с ним произошло.

— Не помер он, Федот-то, а только обмер, раньше такое часто получалось, — объясняет бабушка Настасья, — но всех уже подмывает смех: далее следуют подробности о том, как мужики, что несли Федота, насмерть перепужались и стриганули в разные стороны, уронив гроб с Федотом на землю.

— Ох, что тут было! — колышется полным телом бабушка Настасья. — Светопреставление!.. Один в солому головой спрятался, другой в лес убёг, третий в чан с водой нырнул — отсидеться, пока лихой час не минет.

— А что дальше? С Федотом что?

— С Федотом-то? — переспрашивает, вытирая рукавом мокрые глаза, красная от смеха, бабушка Настасья. — А ничего, идет в белом по улице, на него собаки взлаять боятся... Зашел домой, переоделся в свою рванину, да и сызнова в бега, потому он был измлада побродяжка, посельга и варнак...

История с Федотом, выслушанная в детстве, на этом для меня закончилась надолго. И для бабушки Настасьи, любившей, рассказывая, посмеяться над Федотом, — тоже. Однако, рассказывая о Федоте, бабушка Настасья, не думала не гадала, что ей со временем придется, по воле судьбы, очутиться на том же руднике-прииске, где выискивал свой форт Федот. Ибо неисповедимы пути...

Бабушка Настасья любила расписывать мнимую кончину своего однодеревца Федота. Мне, ее внуку, предстоит рассказать, как могу, о действительной его смерти, случившейся на Берикуле.

После неудачных похорон, которые, ясно, получились без злого со стороны Федота умысла, он уже больше не думал о временном возвращении в деревню. Работал, мыл золотишко. Зная много о рудном золоте, он предложил пробить в горе Сиенитной штольню. Тогдашнее горное начальство — купец Попов — согласилось и не покаялось: Федотова штольня за девять лет дала сорок пудов золота. Золотопромышленник Попов не знал, что делать со свалившимся на него счастьем, на радостях он и соорудил посреди рудника-прииска дворец из камня и лиственничной древесины, который уцелел по нынешнее время.

Что до Федота, то ему не пофартило в штольне. Работал — ударило его полно нагруженной камнями тачкой по боку, и он сделался калекой: в три погибели его согнуло. Никто в нем не стал нуждаться, его чурались, от него все откачивались. К купцу Попову, который штольней обогатился, пошел было Федот, мол, отправь меня в богадельню, но Попов отказался. Сел а отчаянии Федот на камне, сложил ладонь лодочкой: подайте, калеке жалкому ради милостивого Спасителя и Вседержителя, господа нашего Иисуса Христа!..

Год-другой сидел на камне с протянутой рукой Федот, потом куда-то исчез. Никто не искал его. Спустя семь лет после того кому-то из подземных рабочих довелось выбираться из шахтной глубины по несчастью покинутой штольней. Шел — наткнулся на человеческие останки среди камней.

Дал шахтер знать начальству, приехал становой пристав, назначили следствие. Кости были извлечены из земли. По согнутому туловищу определили, что это был Федот. Не хотел, видать, Федот помирать на людях, кончился в шахтной глубине, в вечной тьме, в одиночестве.

Давно закрыт рудник-прииск, бездействует шахта, висят в неподвижности подвесные вагонетки, в которых доставлялась руда на обогатительную фабрику. И поселок, как сказано, обезлюдел. Однако у тех, кто принимал решение об остановке на Берикуле работ, наверно, в последний момент оставалось в душе сомнение: а вдруг произойдет чудо — снова найдутся под землей золотоносные жилы, и тогда понадобятся вагонетки, и шахтный ствол, и высокий копер, и другие сооружения. И потому, как уже упоминалось, из шахты откачивается вода, в целости и сохранности, под доглядом, стоит котельная, много других зданий оберегается. К таким можно отнести круглый сосновый дом приисковой амбулатории, где ныне устроен горняцкий профилакторий — сюда приезжают отдыхать с соседних рудников шахтеры. В этом профилактории дежурят женщины, следят за чистотой и порядком. В этот профилакторий, за неимением гостиницы, поселили и меня. Я жил в отдельной комнате, из окна открывался вид на гранитные скалы, на гремящую внизу между камней речку.