Борис Дубровин: Счастье первой тропы

— Начальником цеха утвержден.

— Какой второй график? Мы сорвем пуск электролизного цеха. Ты соображаешь или нет, что ты делаешь?

— Мне приказывают.

— А ты сам за что-нибудь отвечаешь? Мы тут бьемся, ищем, куда утекает железобетон, сроки срываются. А ты видишь и молчишь?

— Что это вы? — спросил подошедший к ним старичок.

В шапке, забрызганной известкой, он был точно гриб-мухомор.

— Младенский! Ну Младенский! Ты здесь! — никак не мог сдержаться и все старался не выругаться Григорий. — Ну и шкура ты! Второй график откуда?

— Ну, закури, Григорий Николаевич, ну, закури! — старичок выгреб из бокового кармана телогрейки пачку папирос, раскрыл ее. — «Гвардейские»!

— Я тебе закурю, ты не виляй! Я тебя знаю. Диву даюсь, как ты сюда попал. Кто дал право на двойные графики?

Пачка папирос захлопнулась. Младенский забыл опустить ее в карман:

— Главный инженер Буранов, директор товарищ Серафим Иннокентьевич Дворин приказали. Они велели. А я что? Я всего лишь старший мастер.

Григорий готов был ударить и Младенского и Глеба, но больше всех он «впаял бы» себе. Он поспешно отвернулся и вышел. «Сам, сам я шляпа! Куда смотрел? Времени не хватает. А теперь до чего докатились! Как этот мухомор несчастный сюда пробрался?»

Он вышел из цеха на мороз, вспоминая, как Младенский любил «обмыть» получку новичка, приписать и поделить приписанное. «Миримся, миримся, а потом отзывается это! А хорош Серафим Иннокентьевич! Кого подобрал! Нет, тут, видно, здорово мы увязли!»

К Григорию спешила Люда.

— Замаскировано тут с машинами тонко. Только мне по секрету все открыли и даже график выписали.

Весь измазанный машинным маслом и копотью, подошел Клим.

— Слышь, Клим, — продолжала Люда, — из затребованных пяти машин Дворин ежедневно отправлял... Ежедневно — слышите, ребята? — ежедневно отправлял три машины с грузами в совхоз и другим заказчикам. Вот за два месяца путевки.

— А главная жалоба у Дворина на транспорт! — вспылил Клим. — Намылить ему шею за этот обман!

— Погоди, — вразумил Григорий. — Мы решили разобраться с железобетоном, с ним и будем разбираться. А о транспорте, об этих махинациях, пока промолчим. Есть же у него совесть. Он сам должен на парткоме признаться. И нам важно не утопить Дворина, а помочь ему выправить дело.

...Шли дни. Работа комиссии завершалась. Но встретиться с Двориным так и не удалось: все некогда ему. Несколько раз приглашали его, собирались, ждали. Ничего не скрывали и от секретаря партийной организации завода ЖБИ Ползунова. Тот кивал, соглашался с ними, а потом шел к Дворину и рассказывал тому новости. Дворин отмахивался:

— Чепуха! Повозятся, запутаются. Ничего не изменится. Комиссии приходят и уходят, а железный бетон остается. А ты не соглашайся с ними.

— Напрасно вы так обо мне думаете, Серафим Иннокентьевич! Не соглашаюсь и не соглашусь! А все-таки, Серафим Иннокентьевич, может, перед парткомом встретиться бы вам с ними?

— С этими сопляками? Нет мне времени с ними «гули, мои гули» распевать.

Комиссия, выясняя положение на заводе, успела кое-что наладить. Все машины теперь перевозили железобетон к цеху флотации, и поставка арматуры улучшилась. Выдирали и выдрали у совнархоза эту арматуру с боем! Увеличили подачу бетона, механизмов.

Когда Дворина перед парткомом начали знакомить с некоторыми документами комиссии, он их недосмотрел:

— Почему со мной не согласовали?

— Так вас приглашали, просили, ждали.

— Ладно! Партком разберется.

На заседании комитета Юрий поддержал Григория: о транспорте пока не говорить.

— Но, зная Дворина, — добавил Юрий, — думаю все же, что он не признается. Однако очень хочу ошибиться.

...Парткабинет был заполнен до отказа. Партийный и комсомольский актив, лучшие производственники, представители постройкома.

Дворин встал одетый в черный костюм с галстуком, в накрахмаленной рубашке с пронзительно белым отутюженным воротничком, снисходительно повел взглядом по рядам, четко и бодро доложил о положении дел на своем заводе.

— План перевыполняется, — сказал он в заключение, — хотя завод постоянно испытывает нужду во многом. Конкретно скажет об этом главный инженер Буранов.

Тот, как и директор, упомянул о перевыполнении плана и заметил:

— Правильно сказал товарищ Дворин: нет многого. Не хватает цемента, недодали его, не хватает арматуры. Плохо, очень плохо с автотранспортом.

При последних словах главного инженера Люда сунула руку в карман и зашелестела бумажками с подсчетами. Теми самыми бумажками, на которых было записано, куда уходили машины. Люда едва не вытащила эти бумажки, чтобы уличить главного инженера. Но перехватила взгляд Григория.