Фзнуш Нягу - Властелин дождя

Илинка держала сито обеими руками, трясла его и пела песенку про Рымник. Эта песенка так разозлила Люша, что он решил: вот вцеплюсь ей в косы и не отпущу, пока не выпытаю все про поездку в Рымник. Он оглянулся, удостоверился, что поблизости нет матери, но заметил во дворе Иордаке Нелерсы его дочь Марию и тут же позабыл про сестрицу. Василе Попеску стоял у входа на чердак, крутил в руке ремень, на котором перетаскивал тюки табака, и с удивлением наблюдал, как Люш перепрыгнул через пса и направился к скирдам соломы, и палка у него наготове, точно вот-вот собирается пустить ее в ход. Видно, хорек высунул нос из мякины, а парень его заприметил. «Эй, дурачина, палку-то бросай издали», — хотелось ему крикнуть, но он раздумал, разорвал ладонью паутину и пошел на чердак.

От двора Иордаке Нелерсы их отделяла низкая изгородь, и, чтобы сосед не бранился — зачем он пялит глаза на его владения, Люш забрался в скирду, там была пещерка, потому что часть соломы уже вынули для скота. Согнувшись в три погибели, вдыхая горьковатый запах старой соломы и мышей, он улыбался и наблюдал за Марией. В красной шерстяной шапочке, натянутой на уши, она бежала по двору, чтобы выбросить мусор и набрать воды из колодца. В нескольких шагах от него на содранной с бревна коре сидела на часах толстая кошка, уставившись куда-то остекленевшими глазами. Люш дважды пискнул по-мышиному, чтобы посмотреть, как у нее дыбом встанет шерсть и напрягутся лапки. А Мария шла спокойно, не подозревая, что за ней наблюдают. Про себя он посмеялся при мысли, что вечером станет ее передразнивать: покажет, как она в сердцах била о край ямы совком, потому что от совка не отставали картофельные очистки. Марии не было дома целых три дня. И все три дня Люш был сам не свой от тоски и сомнений: вдруг она снова отправилась к двоюродной сестре в Лаковиште, ведь та уже не раз звала ее, хотела познакомить с парнями. А сегодня ночью — было полдвенадцатого, и этот безобразник сверчок, разнежась в тепле, снова завел свою песню — что-то подсказало ему: Мария вернулась, она дома, в своей комнате. Он встал и тихонько свистнул в окно. Она вышла, крадучись, как привидение, чтобы отец не заметил.

На ней был один тонкий свитер, и она дрожала от холода и не хотела говорить, куда ездила. Он обнял ее, и, когда, целуя, прикусил ей губу, она вскрикнула. Ее волосы, тело, даже ее дыхание — все отдавало шелковицей, и в этот момент Люш понял: никуда она не ездила, просто забралась в дупло шелковичного дерева и наблюдала за ним — станет он искать ее или отправится к другим девушкам?

«А я знаю, где ты была, Мария».

«Где?»

«В дупле. На шелковице. Меня испытывала».

Мария рассмеялась, торопливо поцеловала его в губы и убежала домой. И тут же наверху, в комнате Иордаке Нелерсы, зажегся свет: наверно, проснулся от их шепота, закурил цигарку…

Вдруг Люш явственно услышал шаги. Кто-то подошел к его убежищу, чуть не на живот ему поставил корзину и теперь быстро сгребал в нее солому, засыпая Люша половой. Золотистая пыль стояла столбом, от нее захотелось кашлять.

— Жуй медленно, — послышался голос отца, — не заглатывай.

И тогда, оторвав свой живот от полной корзины, Люш предстал перед Василе Попеску. Толстые губы Люша бессознательно шевелились, будто он и вправду жевал что-то, а не пытался сплюнуть пыль.

— Стало быть, вот чем ты угощаешься! — сказал Василе Попеску.

— Чем? — растерянно произнес Люш.

Василе Попеску не ответил. Перешагнул через кору, где устроила свою засаду кошка, и оказался в соломенной пещере, рядом с Люшем. Отец был высокий — головой задевал за стреху, ему пришлось ползти на карачках, чтобы не засорить глаза. Полз и сердился, потому что решил: сын не иначе как отыскал айву, что с прошлого года хранилась в соломе, не зря ведь он так торопился, даже перепрыгнул через собаку, значит, открыл тайну.

Люш отодвинулся в сторонку и с интересом ждал. А во дворе у соседа Нелерсы Мария, отыскав полоску прочного льда, расставила руки и весело по нему катилась, юбка прилипла к ногам, и были видны красные от холода коленки.

Нет, айва не тронута, так и лежит в тайнике у столба, вокруг которого сложена скирда. Василе Попеску проделал колею в мякине, рыхлой и теплой, как опилки, только что вышедшие из-под пилы, стал вынимать ее. Так заманчиво выглядели эти большие золотистые плоды, что Люш улыбнулся. Их запах смешался с запахом пшеницы, затерявшейся в полове, мгновенно разлился в морозном воздухе, и от этого закружилась голова.