Иван Шамякин - Снежные зимы

Долго думала. День, второй. Сегодня показала Васино письмо маме. Прочитала моя дорогая мамочка — побледнела. Испугалась опять. Но теперь ее страх понятен, я и сама испугалась, когда первый раз прочитала. Для матери были бы чудовищным святотатством такие отношения между нами. Она в отчаянии сказала: «Боже мой, как мы все запутались».

Сразу не придала значения этим словам. А теперь думаю о них. Кто в чем запутался? Выходит, есть еще какие-то тайны. От кого? Какие? Спросила у матери, что ответить Василю.

«Напиши, что у тебя есть жених, что выходишь замуж. Чтоб он не надеялся».

Удивил меня ее совет. И разозлил.

«А почему я не могу написать, что он брат мой? Почему? — И тут я впала в истерику, кричала: — Почему мы лжем друг другу? Почему играем в жмурки? Столько лет скрывала тайну моего рождения! Святые грешники! Он, комбриг твой, и сейчас боится сказать правду своей семье! Герои! Обыватели! Покой свой боитесь нарушить! Не желаю брать с вас пример! Человек тянется ко мне всем сердцем, а я должна морочить ему голову? Ради чего? Нет, я напишу правду!»

Странно — мама не возмутилась, не обиделась. Покорно сказала: «Напиши правду. Так будет лучше. Всем нам».

Прошел еще один день, а я так до сих пор ничего не написала Василю. Кажется, начинаю понимать и маму и Ивана Васильевича. Нелегко бывает сказать иной раз правду, не зная, как ее могут принять, что она принесет близкому человеку: радость, горе? Подумаю, как может взволновать, расстроить мое письмо человека, который, возможно, стоит у страшного оружия, изо дня в день живет рядом с опасностью, — сердце стынет. Да если и не сидит он там на ракете или на атомной бомбе, все равно спокойно он это не примет: напишет отцу, — неизвестно, как напишет! — потребует объяснений; письмо прочитает Ольга Устиновна, Лада. Это же своего рода цепная реакция. Почему я должна одним махом причинить стольким людям неприятность, поссорить, столкнуть лбами. Не лучше ли одной помучиться немного — и успокоиться. В конце концов действительно все раны заживают. Да и какая это рана? Так, глупость. Недоразумение. Когда-нибудь буду рассказывать всю эту историю со смехом. Ничего писать не буду. Ничего не было. Все осталось по-прежнему. Школа, ученики, мама, Олег, которого я все-таки люблю.

Легко решить: не буду писать. А он прислал второе письмо. Такое же нежное, горячее. Обещает писать каждый день. Веселенькая у тебя начинается жизнь, Виталия Ивановна, Вспомнила мамин совет. Написала, что есть жених и я вот-вот выйду замуж… Прошу простить, желаю счастья… И еще много всякой ерунды. Как малограмотная сентиментальная дура. Хорошо, что не отослала это идиотское письмо. Несла на почту и не донесла: разорвала па мелкие кусочки, пустила по ветру. Пускай летят. Гадко стало, что обманываю такого человека. Если бы хоть в самом деле кто-нибудь всерьез посватался. Олег, или Толя, или хоть черт лысый. Так нет же, не хотят, гады. Олег полезет целоваться — надаю оплеух. Но что написать Васе, чтоб не было глупости, лжи, чтоб не обидеть его?

Написала Василю. Написала, что я:

Во-первых, незаконнорожденная — это все же в какой-то мере правда!

Во-вторых, очевидно, от сознания своего неравенства с другими, у меня сложился плохой характер — несдержанная, злая, меня не любят ученики, товарищи по работе (боже, какое вранье и какой поклеп на себя!). Если ты, мол, увидишь меня в будни, а не на празднике, не в гостях, уверена — отрезвишься и горько разочаруешься. А я не хочу этого. Я суровая реалистка. И так далее, и так далее. Сорок бочек арестантов… Однако не удержалась — оставила лазейку: «Но и при таком своем характере я умею быть верной в дружбе. Если не пугают все эти мои качества, останемся добрыми друзьями. Более того — я хотела бы с тобой дружить. Я уверена: твоя доброта, чистота, твой романтизм должны благотворно повлиять на меня. Помоги мне стать лучше».

Одним словом, нагородила противоречивой чуши. Теперь жалею, что и это письмо не пустила по ветру или не вклеила в дневник, а отправила все-таки. Теперь, как влюбленная девчонка какая-нибудь, со страхом, с замиранием сердца буду ждать ответа. Чувствую: больно, очень будет больно, если Вася больше не напишет. Вчера Олег хотел поцеловать, когда мы остались дома вдвоем. Я решительно отстранилась:

«Нет!»

Удивился. Огорчился.

«Все-таки я не понимаю тебя. После поездки ты совсем изменилась. Что произошло?»

«Я попала на свадьбу. И мне самой захотелось замуж».