Александр Кулешов - Победил Александр Луговой

Конечно, спорт имеет и прикладное значение, тем более самбо. Но надо же разбираться. Если у нас все будут заниматься спортом — это очень хорошо: будут здоровей, лучше учиться, работать. Если все будут самбистами — еще лучше: в случае войны пригодится. Но это в с е! А вовсе не чемпионы и мастера. У чемпионов иные задачи: множить славу, учить других, передавать опыт. Она же этого не понимает! По ее логике выходит, что, раз Власов такой сильный, ему самое дело грузить мешки. А что одно его выступление за границей порой агитирует за нашу страну больше, чем десять книг и фильмов, она понять не может. И вообще, что она может понять! «Пойду гулять с Виктором». С этим болваном! Ну и иди, пожалуйста. Надо вообще кончать. Нет, больше он ей не позвонит. Ни за что!

Александр сам не замечает, как ускоряет шаг. Его останавливает милицейский свисток. Черт! Он совсем забыл: придумали этот дурацкий переход через метро — все толкаются, давка...

Он спускается вниз, выходит на другую сторону улицы и продолжает путь. Он живет рядом с садом «Эрмитаж», и пройти осталось немного. Дождь перестал. Пахнет сырым асфальтом. Пахнет бензином и еще чем-то. Чем? Он подносит руку к лицу. А, это Люсины духи. Их еле слышный аромат остался на его рукаве. Как все-таки глупо получилось. Действительно, не очень-то он был вежлив. Чем она виновата, что все ребята в нее влюблены? Что она такая красивая? А может, это все ему кажется, может, в нее и не влюблен никто? Почему она над ним всегда смеется, когда он говорит ей об этом? А Витька — так она его тоже терпеть не может.

Ну, хорошо, если говорить начистоту, влюблен-то он! Вот и кажутся ему всякие глупости. А зачем было обижать ее? Она ведь не виновата, что он такой ревнивый дурак.

Александр теперь полон раскаяния. Он торопливо входит в будку телефона-автомата, набирает номер. Три гудка, пять, десять... Дольше ждать глупо. Телефон у них в столовой, и если кто-нибудь дома, то подходят почти сразу. Просто никого нет.

Он опять набирает номер и тоскливо ждет. Два гудка, пять, десять...

Он снова бредет по мокрым улицам. Вот и «Эрмитаж». Александр входит в сад. Пусто. Тускло горят огни над входом в кино. Несмотря на позднее время, дворник в брезентовом плаще сметает листья.

Александр садится на скамейку. Дворник подозрительно оглядывает его, но продолжает подметать.

Александр поднимает воротник плаща. Становится холодно, и уходивший куда-то дождь возвращается опять.

Вот здесь, в «Эрмитаже», они познакомились. Это было два года назад, они учились тогда на втором курсе. Был какой-то спортивный вечер. Иван Васильевич привез Александра и еще троих своих воспитанников. Им предстояло продемонстрировать приемы самбо. Приехала и Люся с подругами из секции; она была тогда еще перворазрядницей и волновалась. Впрочем, теперь, когда она мастер, она волнуется не меньше.

Александр усмехнулся. Со своими смешными, торчавшими в стороны косичками Люся показалась ему совсем девочкой. Он даже решил, что Люся — школьница, и спросил, в каком классе она учится.

— Я не в классе, — ответила Люся, — я в институте, на втором курсе. — И посмотрела на Александра своими большими серыми глазами.

— На втором курсе?! — Александр опешил. — Такая маленькая — и уже на втором?

Они оба рассмеялись. Так началось их знакомство.

Потом, когда он словно завороженный следил за Люсиным выступлением, Александр понял, что ошибался. Это с высоты его ста восьмидесяти пяти сантиметров она показалась ему маленькой. Да еще эти косички...

Нет, Люся была не маленькой. И удивительно хорошо сложена. Впрочем, гимнастки-«художницы» все хорошо сложены. Дело не в этом. Дело было в другом. Люсе было свойственно какое-то особое, неповторимое обаяние (а может быть, так казалось только ему — влюбленному, — мелькала у него порой трезвая мысль). Секрет этого обаяния крылся в переменчивости Люсиного настроения. Она была то резкой, решительной, даже суровой, то какой-то особенно мягкой, ласковой — все лучилось в ней.

И никогда нельзя было знать, какой она станет через минуту.

Эти черты ее характера сказывались и в ее выступлениях.

Когда она двигалась по сцене с лентой, обручем или мячом в руках, движения ее были то исполнены удивительной силы, стремительности, даже мощи, то вдруг становились мягкими, изящными и грациозными, словно это выступал совершенно другой человек.

Елена Ивановна, Люсин тренер, умело использовала эту особенность своей ученицы, строя комбинации на контрастах и неожиданностях.