Владимир Дягилев - Вечное дерево

"Неужели меня к ней в ученики?"

- Принимай, Ганна. Командуй,-добродушно, посвойски произнес Песляк, подводя Степана Степановича к девушке.

- Ага. Ладно,-сказала Ганна, смущаясь.-Здравствуйте, - и неуверенно протянула ему красивую, маленькую, твердую руку.

Лишь мгновение они смотрели друг другу в глаза, но за это мгновение Степан Степанович понял, что девушка принимает его так, как надо, попросту.

- Разрешите приступить?

- Идемте, - мягко сказала Ганна,

И он пошел за нею, не оборачиваясь, все убыстряя шаг. Вслед ему что-то говорили, советовали, напутствовали Песляк, кадровик, начальник отдела кадров,- но эти слова перемешивало, заглушало, забивало усиливающееся гудение станков.

* * *

- Вот здесь, - сказала Ганна, подводя его к станку.

Видя замешательство Степана Степановича, она сама пустила станок. И уже по этим первым движениям ее, твердым, ловким и четким, он сердцем, рабочим чутьем своим понял, что перед ним, несмотря на молодость, мастер своего дела. И, поняв это, вдруг заробел, почувствовал страх и стыд перед Ганиой. Он был неуверен в себе, в своих руках, в том, что сможет работать так, как все те, что трудятся вокруг него. И она, эта молоденькая девушка, будет смотреть на него с укоризной, как дети смотрят на взрослого, обманувшего их доверие.

- Смелее,-сказала Ганна.

Степан Степанович нажал на рукоятку. Раздался треск. Сломалось сверло.

- Ну вот, - с укоризной произнес он, ожидая от нее слов неодобрения.

Но Ганна ни в чем не упрекнула его, сама сменила сверло,повторила:

- Смело, но не грубо.

И оттого, что она не поругала, не выговорила, не упрекнула, Степану Степановичу стало еще хуже. Ощущение обидной неловкости, стыда и страха не проходило.

Противные чувства, никогда раньше не испытываемые им, овладели Степаном Степановичем, и он весь внутренне напрягался, тратя все силы, все внимание не на то, чтобы лучше сверлить, а на то, чтобы не показать Ганнё своего состояния.

Через несколько минут вновь послышался треск. Полетело второе сверло.

- Не напрягайтесь так,-сказала Ганна.-Не надо так сильно стараться. Вы легче. Вот так.

Она встала к станку, велела ему положить свою руку поверх ее маленькой руки.

- Вот, чувствуете? Вот такую надо подачу давать.

Подошел паренек со вздернутым носом.

- Подачу не чувствует, - объяснила ему Ганна.

- Бывает,-добродушно отозвался паренек и улыб"

нулся приветливо. - У меня, помнишь?

И они оба принялись рассказывать Степану Степановичу, как и у них в первые дни летели сверла.

"Славные вы ребята,-думал Степан Степанович.- Только вас бы на мое место после двадцати пяти лет службы... Не в сверлах, дорогие, дело. Привычки ломать приходится. Вот, например, подчиняться Ганне, а она мне в дочки годится..."

К концу дня пришли из парткома.

- Товарищ Песляк просил узнать, как идут дела у полковника?

- Скажите, что нормально, - ответила Ганна.

Пришел начальник цеха.

- Нормально, Кузьма Ильич.

Сунулся толстогубый с кустистыми бровями.

- Делайте свое дело, товарищ Клепко. У нас нормально.

Когда Клепко исчез, она пояснила Степану Степановичу:

- Тоже офицер. Майор запаса... Рабочий не плохой, но характер...

"А ты, дочка, командир настоящий, - оценил про себя Степан Степанович, - за подчиненного заступаешься.

Это правильно".

После работы Ганна посоветовала:

- А вы попробуйте повязать, чтобы пальцы развить, чтобы они лучше чувствовали. Умеете?

- В молодости умел.

Степан Степанович сразу же после работы, одолжив у Копны спицы, поспешил домой.

Он сидел у окна, распуская свои старые шерстяные носки, вслушиваясь в шум машин и шаги прохожих на улице и думал:

"Дело-то действительно не в сверлах. Сверлить-то я научусь, вспомню, и руки послушаются. И учительница у меня, как видно, толковая. Научит. И парень у нее что надо... А вот как мне быстрее в эту жизнь войти? Как себя действительно на своем месте, равным среди равных почувствовать?"

То есть разумом Степан Степанович все понимал:

свое необычное положение, благодаря которому он стоял как бы на виду у всего цеха, даже у всего, можно сказать, завода (не зря Песляк интересовался его делами), свою вместе с тем беспомощность, свою роль ученика - все так и должно быть. Но сердцем, всем существом он не хотел с этим мириться, не привык быть беспомощным, последним, а привык командовать, руководить, учить, вести других за собой, в общем, что-то значить, привык не только подчиняться, но и подчинять, привык, чтобы с ним считались, уважали, ставили в пример. ,