Владимир Дягилев - Вечное дерево

Над головой скользили мостовые краны, по длинным широким проходам катились автотележки с блестящими деталями. Из дальних ворот прямо в цех въезжали грузовые машины и медленно шли по черной земляной дороге. Стоял непривычный шум. Что-то тарахтело, что-то визжало, что-то гудело, и это гудение было не одинаковым: то протяжным, мягким и приятным, то коротким, режущим слух. Бывало, Степан Степанович хорошо понимал рабочую музыку своего цеха, улавливал, где бьют кувалдой, где стучат молотком, где включили сверлильный, а где токарный станок. И не только хорошо отличал их друг от друга, но по звуку мог сказать, кто стучит кувалдой, кто стоит у сверлильного. Теперь все стало чужим, незнакомым, непонятным. Музыка, да не та, звуки как будто чуть-чуть и похожи, но так отдаленно, так приблизительно, как гребенка дружка юных лет Никишки Бахметьева на симфонический оркестр.

- Тут у нас несколько цехов - аппаратный, сборочный, - объяснял Алов, легко и свободно продвигаясь вперед.

"Нет, нет, и это не по мне",-думал Степан Степанович, с сожалением чувствуя, как последняя слабая надежда уходит.

Он шел, глядя на подкованные каблуки аловских ботинок, и думал: "Видно, ушел мой поезд. Отстал я от него".

Всю жизнь он рвался в самую гущу событий, под самый огонь. Не раз, бывало, ему предлагали тыловую работу-не соглашался. После ранения в резерве оставляли - отбился.

Еще в детстве слышал Степан Степанович легенду о красном камне. Виден этот камень был издали, через всю степь. Говорили, будто бы в гражданскую в той степи отряд моряков окружили белые. Окружили и не спешили с расправой, ждали, подлюги, когда большевики сами дрогнут, руки вверх поднимут. И вот на третьи сутки будто бы взметнулись из окопчика руки, да только не пустые, а с красным знаменем. И раздалось могучее "ура". И стала вся степь полосатой от матросских тельняшек.

Это было так неожиданно, так внезапно, что беляки растерялись. А когда опомнились-тельняшки были уже у них в тылу. Хлестнули беляки из пулеметов. Пал тот, что держал знамя. А остальные вырвались из окружения, ушли в степь, как снаряд. А того, с красным знаменем, не нашли. Вместо него красный камень у дороги вырос..,

С детства хотелось Степану походить на того безвестного моряка. И вот жизнь прошла. Легенд о нем не сложили, но и пальцем не тыкали, не отводили взгляда. Руку жали, когда вновь появлялся на передовой, стискивали в объятиях, когда входил в сырые блиндажи, награждали орденами после взятия городов и безымянных высот.

"Так неужели теперь не найду своего места в строю?

Но ведь я люблю работу именно эту, заводскую, С нею связана моя юность, самые лучшие годы..."

Послышался знакомый гул. Степан Степанович вскинул голову и приостановился. Гул был как далекая песня детства, как известный голос, который можно отличить в толпе людей.

- Приставь-ка ногу, - попросил Степан Степанович, Алов с удивлением посмотрел на него.

- Тут у нас слесарный участок.

- Нет, погоди, майор.

Степан Степанович закрыл глаза и начал различать звуки. Вот протяжный, мягкий, слегка шипящий-звук шлифовального станка; короткий, с посвистыванием - сверлильный работает. А это фрезерный, а это Токарный.

- Ну, чего ты? - недоуменно спросил Алов. - Тут старая техника.

- Нет, нет. Слышишь, молотит?

- Вот тут у нас комсомольский участок, - не обращая внимания на слова Степана Степановича, сказал Алов.

На большом белом щите висело объявление: "Товарищи комсомольцы! А вы не забыли, что сегодня комсомольское собрание?!"

И опять далеким и близким сердцу пахнуло на Степана Степановича. Так же и они когда-то писали: "Стоп, комсомолец! Вернись! Поговорим о браке". Или плакаты малевали прямо на промасленной бумаге: "Позор четвертой бригаде-кандидатам на рогожное знамя!"

Сколько было шуму, крика, споров на этих собраниях.

- Зайдем" майор, - попросил Степан Степанович.

- На слесарный? - удивился Алов.

Они зашли за перегородку и остановились.

Перед ними ровными рядами, как по ранжиру, стояли станки, все выкрашенные зеленой краской, точно и их коснулась ранняя весна. Станков было много, пожалуй .целый батальон. Они тянулись в глубь цеха, до виднев.шегося вдали выхода. Станки были большими, гораздо больше человеческого роста, но очень похожими на те, что знавал Степан Степанович. Впечатление было такое, будто знакомые станки выросли за эти годы. Так бывает, когда через много лет разлуки встретишь школьного друга: все в нем то же-глаза, руки, улыбка, новее это другое-взрослое. И все-таки друг остается другом.