Мустай Карим - Долгое-долгое детство

— Еще чего, Исхаку… Подоткни-ка подушку. — Я подоткнул, он лег повыше. — Вы им скажите, пусть ледорезы из стали не делают. Бесхозяйственность это. И бетонные сойдут. В стране и без того нужда в стали большая.

— Скажем.

— Исхак, говоришь… а? Вот ведь кому мир-то остается, а?..

— Останется, коли оставляют… — без капли сочувствия, без тени сострадания согласился Валетдин.

— Ну, ладно, мост, он и есть мост, — вставил слово и я. — Талип-агай и по каменным, и по чугунным мостам хаживал. Бывалому человеку это не диковина. Вон, электрические столбы на Казангуловское взгорье уже залезли, вот-вот в аул спустятся. Уйдет Талип-агай, так и не увидит, как у него в доме солнце вспыхнет. Вот что жалко.

— Первая лампа, конечно, и по закону, и по обычаю, и по справедливости в этом доме должна вспыхнуть. Вот тут большую, с бычий пузырь, повесим, а там — поменьше, — и Валетдин пальцем наметил места на потолке, где висеть лампочкам.

— Подними подушку выше!

На сей раз подсобил Насип. Больной сел и отвалился на спинку кровати.

— Я ведь этот мир еще при лучине увидел. Электричество, ребята, это свет божий. Да, деревья-то на Казангуле я приметил, только вот плодов мне уже не достанется.

— М-да, станется, что и не достанется…

— Ты чего это, Валетдин, на все, как дятел, стучишь: станется… останется… не достанется?

— Так ведь я тебе поддакиваю!

— А ты думаешь, твое поддакивание мне маслом по сердцу ложится? — у Талипа выступил пот на лице. Он глубоко вздохнул.

Вздохнул и Валетдин.

— Нет, товарищи, все это пустяки — и мост, и электричество. Неодушевленные они, так сказать, предметы. Одну вот душу живую жаль, сердце обрывается — в печали-одиночестве дни свои тянула, теперь совсем сиротой останется.

— Кто это? — Талип уставился на Валетдина.

— Как кто? Ак-Йондоз, конечно.

— Не туда хватил, — отрезал Талип. — Для смеха сказал — так не смешно, всерьез если — ни в какие ворота не лезет. Ак-Йондоз — как вера. А веру почитать надо.

На этот раз Валетдин и впрямь не туда хватил. Я поспешил ему на выручку.

— Не понял ты, Талип-агай. Есть, оказывается, у Ак-Йондоз старшая сестра. Овдовела недавно и с верховьев Дёмы к нам жить переехала, выложил я весть, которую давеча от Младшей Матери слышал. — На работу гожа и лицом пригожа, на сестру, как слеза на слезу, похожа — вот как говорят.

— Неужто так похожа?

— Говорю же, как слеза на слезу.

— Да если одним хоть ноготочком на Ак-Йондоз похожа — из ангельского, значит, рода. Как зовут?

— Ак-Йондоз, — недолго думая, бухнул я.

— С именем перегнули маленько. Хотя не сама же себе имя выбирала. И Талип вздохнул. — Сказать по совести, всю жизнь я на Ак-Йондоз не мог налюбоваться. На сестру бы посмотреть…

— Как не посмотреть, конечно, посмотришь. Вот на ноги встанешь…

— У-уф-ф! Видно, не встать уже мне…

— Чтоб твои жалобы ветром развеяло, Талип-агай. Кто Же перед сабантуем о болезнях думает? — Валетдина теперь совсем в другую сторону понесло. — Будет еще пляска — майданам тряска. Вот на сабантуе толпа большая тебя окружила, и посередине ты: ветром веешь, вихрем вьешься, перышком реешь, вприсядку несешься. Смотрит народ, шумит, ликует, в ладоши хлопает, фуражки, шляпы, тюбетейки в небо летят. Ак-Йондоз, Ак-Йондоз и прочие звезды стоят в восхищенье, глазками в тебя постреливают. А ты еще красивее, еще горячее, еще задорнее отплясываешь. Эхма, ну и отхватываешь! И сдержаться не можешь, сам себе подпеваешь:

Верхом на коне — что за мужчина! Кинжал на ремне — что за мужчина! В пляске пройдется — хайт-хайт! Площадь прогнется — хайт-хайт!

Талип приподнялся. Он и вправду первым в ауле был плясуном. Никто его переплясать не мог. Да и сейчас, пожалуй, никому не уступит.

А Валетдин знай свое ведет:

— Все женщины на майдане томятся, ждут: «Вот бы меня на танец вызвал… Вот бы меня пригласил». А ты уже давно приметил, давно знаешь, кого на танец вызовешь. И, дробно простучав через весь майдан, останавливаешься прямо перед ней, перед самой…

— Сноха! — крепеньким голосом позвал Талип. Она вбежала тут же.

— Что, свекрушка? — спросила, печалясь.

— Гости пришли, сноха, самые нужные гости, самые дорогие. Есть, наверное, у тебя бражка, черпни-ка ее побольше.

Сноха у Талипа, видать, ловкая да хваткая. И глазом моргнуть не успели, на столе большая зеленая кастрюля встала. Утопший в браге ковш у кастрюли край прикусил, словно конь удила. Узорчатые чашки кругом выстроились. Валетдин во все четыре налил ковшом браги.