Абдурахман Абсалямов: Орлята

А вечером, когда село солнце, четверо школьных друзей — Мунира, Галим, Наиль и Ляля, — взявшись под руки, побрели к озеру. Одна половина его овальной гладкой поверхности блестела, будто подернутая серебряным покрывалом. На другую падали длинные темные тени высившихся на берегу столетних сосен.

С противоположного берега доносилась песня. Солдаты пели о родине.

Прислушиваясь к песне, Наиль Яруллин задумчиво сказал:

— Откуда начали и куда пришли. Подумаешь — даже не верится. И все же это так! Со школьной скамьи готовились мы посвятить свою жизнь родине. Помните наш спектакль «Золотая Звезда»? Почему мы поставили именно этот спектакль? Потому, что Золотая Звезда была для нас символом высшего служения любимой родине. Фашистам, конечно, было ненавистно само существование такой страны, где люди думают только о созидательном труде, труде на благо всего человечества. Они решили стереть нашу страну с лица земли. И посеяли ветер. Теперь они жнут бурю. Правда, война не закончена. Впереди нас ждут еще большие испытания. За мир еще надо будет бороться. Боюсь, даже после падения Берлина нельзя еще будет сказать, что теперь навсегда наступит мир. Но к этим испытаниям мы придем во много раз закаленнее, во много раз сильнее!

Друзья задумались и шли в глубоком молчании.

— Эх, пройтись бы разок по казанским улицам! Побывать бы в нашей милой школе… Который уж год, товарищи, мы не участвуем в традиционном празднике школы! — размечталась было Ляля. Но тут же осеклась, вспомнив, что эти слова могут причинить боль Наилю.

На поляне заиграл духовой оркестр.

— Простите меня, друзья, я покину вас, — заторопилась Ляля. — Сегодня вечер кружка самодеятельности. Приглашаю всех на наш концерт. Я исполняю новый танец «Дочь леса».

— Ты еще не бросила мысль стать балериной? — спросил Наиль.

— Наоборот, — сразу стае серьезной, ответила Ляля. — Это мысль еще больше укрепилась во мне. Только вернусь я на сцену другая, — раздумчиво продолжала Ляля, прислушиваясь в то же время к музыке, разливающейся над потонувшим в вечернем сумраке лесом. — После такой войны, я думаю, люди иначе взглянут на свою профессию, какова бы она ни была… Проводи меня, Наиль.

Они ушли.

Галим взял Муниру за руку и посмотрел ей в глаза. Она ответила на его взгляд таким же полным любви и веры взглядом. Галим поцеловал ее…

— Скоро, наверно, нам опять придется разлучиться, — сказал он тихо. — Но на этот раз ненадолго. Теперь уже недалек и день полной победы.

— Где бы мы ни были, мыслями я всегда буду с тобой, Галим.

Они заговорили о будущем. Галим признался, что после войны думает поступить в Военную академию. Мунира мечтала об аспирантуре.

Они сели на поваленное дерево. Мунира, прикрыв глаза, умолкла. Потом вдруг неожиданно встрепенулась.

— Галим! — положила она руку на его плечо. — Я думаю, что после войны в нашей стране развернется такое огромное строительство, о котором сейчас нам трудно мечтать. Ляля — умница, она правильно сказала, что после такой войны люди иначе будут смотреть на свою профессию. Мне кажется, что не только на профессию, а и вообще на жизнь. Теперь уже и самые наивные люди поняли, что, если бы не наша страна, человечество этой войной было бы отброшено на сотни лет назад. Теперь люди будут умнее и не допустят, чтобы фашисты развязали новую войну.

— Правда, — горячо ответил Галим, — правда!

Гладь озера потемнела теперь полностью и едва заметно колыхалась. Из-за леса выплыла луна.

— Пойдем, а то опоздаем на концерт. А я хочу посмотреть Лялю, — сказала Мунира.

И они тихо зашагали по залитой лунным светом тропинке туда, откуда доносились звуки духового оркестра.

Прошла неделя. Дивизия погрузилась в эшелоны. Отдав последние приказания, еще раньше вылетел на самолете командир дивизии Ильдарский, взяв с собой майора Сидорова. Даже дочери, провожавшей его до аэродрома, он ни словом не обмолвился о маршруте дивизии и только сказал:

— Хоть на час, но постараюсь заехать в Казань, к матери.

И вот один за другим летят эшелрны мимо бескрайних карельских лесов. Уже сброшена со счетов войны одна из вернейших, как казалось фашистам, союзниц гитлеровского блока — Финляндия. Но еще в огне пока Заполярье и древняя Печенга. Не умолк грохот битв в Прибалтике. Ждали своих освободителей Польша, Чехословакия, Болгария, разграбленная, сожженная, опозоренная Европа. Впереди был штурм Берлина. На Дальнем Востоке еще сверкали клинки драчливых самураев.