Владимир Попов - Обретешь в бою

— Закурим, Борис Серафимович?

— Закурим, Степан Онуфриевич.

Пискареву жена курить не разрешала, папиросы безжалостно выбрасывала, и он самым бесстыдным образом «стрелял».

— Чужие для здоровья намного полезнее, — хихикнув, в который раз попытался выгородить себя Пискарев. — Свои сосешь без перерыва, а чужие — от оказии к оказии.

Закурили. Пискарев не прочь был задержаться, но Рудаеву хотелось спать. Повернули разговор туда, сюда — не складывается. Захватив про запас папироску, Пискарев ушел.

«Вот и попробуй пусти новую печь, если старые простаивают».

Рудаев перевернул подушку.

По-прежнему появлялись в цехе строители, крутились вокруг печи, но, потеряв всякую надежду уговорить строптивого начальника, махнули на него рукой.

Рудаев думал, что Апресян будет гнуть свою линию. Почуял, наверное, что проломил брешь в сознании начальника, можно развивать наступление. Но Апресян либо отчаялся, как все, либо оказался дипломатичнее остальных — оставил Рудаева наедине с его совестью.

Правильно рассчитал Апресян. Скверное состояние было у Рудаева. Даже невысказанную просьбу чувствует человек, а здесь столько было высказано и слезных просьб, и грубых требований, что от них так просто не отмахнешься. Если бы строители продолжали нажимать, у Рудаева крепло бы чувство сопротивления. Но они смирились, и теперь их почему-то попросту было жаль.

Однажды вечером, когда строители уже разошлись, Рудаев подошел к шестой печи. Во все семь окон был подведен по трубам коксовальный газ, огнеупорная кладка нагрелась и розово светилась. Завидев начальника, выскочил из пульта управления Ефим Катрич, недавно переведенный на эту печь. Сам попросился. На крайней работать всегда удобнее — просторно, подъезды свободные.

— Какие команды будут, товарищ начальник?

— А какие могут быть? — вяло спросил Рудаев.

— Эх, газок бы пустить да наварить подинку, — мечтательно проговорил Катрич. — А то и холод здесь собачий, и зарплата цыплёночья. Тошно. А с нового года еще тошнее будет.

— Почему?

— План на печь пойдет. Потом догони попробуй. И будешь весь год в должниках числиться. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Сейчас ждем, а после догонять будем. Так уж лучше сколько-нибудь металла давать. Еще не известно, что выгоднее — простаивать, как сейчас, или работать помаленьку.

Рудаев ничего не сказал Катричу, вздохнул тоскливо и ушел. Только куда уйдешь от собственных мыслей?

На третьей печи встретился с отцом. Отношения у них последнее время потеплели. Исчезла причина для постоянных раздоров, да и уважение друг к другу выросло после выигранных сражений.

— Ну, начальник, как думаешь из омута выплывать? — участливо спросил Серафим Гаврилович.

Сын отозвался не сразу.

— Э, батя, придется еще глубже залазить. Шестую пускать надо.

— Что, мертвой хваткой взяли?

— Как раз наоборот. Отступились. Но сам понимаю, что настрял всем в зубах. От Приморска до самой до Москвы.

Отец молча глядел в печь, но Рудаев видел отражение его глаз в синих стеклах очков и по их выражению попытался догадаться, о чем он думает.

— Не ожидал, что ты такой напор выдержишь, — признался Серафим Гаврилович. — Молодец. Выйдет из тебя человек. В нашем деле твердость нужна, как у металла. Но твердость — не главное его свойство. Твердый — он хрупкий, ломается. Гибкость еще требуется.

— Не обучен гибкости. Не учил.

— Всему не научишь. Я в тебе твердость вырабатывал. Основное мужчинское свойство. А гибкость изволь самотужкой постигай. Начал бы с гибкости, так и гнулся бы то туда, то сюда. — Серафим Гаврилович взглянул на мрачное лицо сына и добавил: — Пора бы в гости заявиться, хоть мать проведать, если отец не нужен. Долго будешь по чужим людям околачиваться?

— До воскресенья.

— А с воскресенья? — спросил отец с затаенной надеждой в голосе.

— На свою квартиру перееду.

Серафим Гаврилович засопел, что было верным признаком гнева, но не стал донимать сына упреками, придержал себя.

— В новом доме? — поинтересовался он.

— В новом.

— Что ж, вольному воля…

— Не сердись, батя.

Серафим Гаврилович снова засопел, потянул носом раз, другой, сказал со спокойной грустью, покорившись обстоятельствам:

— На новоселье не забудь пригласить.

— Это уж как водится. А пока что возьми на всякий случай. — Рудаев протянул отцу ключ.

— Ты мне, Борис, скажи, почему в мартене все наоборот получается? — снова вернулся к наболевшему Серафим Гаврилович. — Когда не нужно — свод заваливается. А сейчас так бы здорово, если б хоть один заиграл… Вздохнули б немного без простоев. А металла ничуть не меньше.