Владимир Попов - Обретешь в бою

Гребенщиков понял ее.

— Я могу заехать за вами, а могу просто подождать там, где вам удобнее.

— У центрального «Гастронома», — неожиданно для самой себя быстро выпалила Алла и сконфузилась: слишком уж большую готовность, проявила она.

— Тогда в пять.

В этот вечер Алла увидала совершенно незнакомого ей человека. Гребенщиков был как никогда весел, оживлен, рассказывал всякую всячину. Он неплохо разбирался в музыке и временами с упоением слушал ее, даже забывая о своей соседке.

В антракте они бродили по фойе, рассматривали выставленные донецкими художниками картины. И каждой Гребенщиков давал свою оценку. Здесь необоснованно мрачный фон, здесь плохо выдержана перспектива, здесь чересчур яркие огни при недостаточно темном небе. У портретов он не задерживался («В портретной живописи не разбираюсь», — признался он).

Вначале Алла чувствовала себя скованно, к тому же слишком много взглядов останавливалось на них. Заметная, что ни говори, пара. Она слышала, как одна дама, тощая, как жердь, и страшная, как семь смертных грехов, играя невесть каким чудом сохранившейся лорнеткой, съязвила в их адрес: «Отрадно видеть, когда папы ходят в театр с дочерьми». Но потом Алла оттаяла и вела себя так, будто находится в обществе давно ей знакомого славного человека.

Всю следующую неделю Гребенщиков не появлялся в лаборатории, и Алле было обидно до слез. Она пыталась разгадать, что, собственно, случилось, чем она провинилась, в чем допустила ошибку. Одно было несомненно: чем-то оттолкнула она человека, который потянулся к ней. Но чем? Чем? Может быть, слишком легко согласилась на поездку? Но разве это такой уж большой грех?

А что если фраза старой ведьмы задела его и отпугнула?

Она работала во второй смене, а Гребенщиков, как назло, заходил только в первую и по-прежнему распекал лаборанток за каждую мелочь. Девушки посмеивались: «Развеялись Аллочкины чары».

В конце недели Гребенщиков позвонил в лабораторию и попросил Аллу зайти в кабинет.

Она пришла напряженная, готовая и услышать резкость и ответить резкостью, но <���юн с обескураживающей простотой сказал:

— Вы простите, но у меня было такое настроение… Не хотел и вам его портить. Проявите великодушие.

И она простила.

В воскресенье они поехали в Приморск. Гребенщиков водил машину лихо, уверенно. Два с половиной часа — и они у моря.

Купались, загорали. А потом… Гребенщиков достал из багажника небольшой этюдник и стал рисовать Аллу в позе Алёнушки на прибрежном камне. Для Аллы это было неожиданное и приятное открытие. Она преклонялась перед людьми, наделенными хоть небольшим талантом, а Гребенщиков был далеко не заурядным рисовальщиком.

Вечером, когда они расставались, Гребенщиков попросил никому не говорить о своем, как он выразился, хобби, и она торжественно пообещала сохранить их первую общую тайну.

За этой поездкой последовали другие.

Алле все больше и больше нравился Гребенщиков. Всегда корректный, всегда предупредительный и заботливый, ни одного плоского словца, ни одного нескромного жеста. Единственное, что он себе позволял, — это поцеловать руку при прощании.

Их совместные поездки недолго оставались тайной. То их встречали в пути, то кто-нибудь видел, как Алла садилась в машину или выходила из нее. А однажды, когда она сидела на кургане и следила, как Гребенщиков рисует загадочное лицо каменной скифской бабы, подъехал грузовик с брезентовым верхом и из него выпрыгнуло человек пятнадцать охотников. Они решили смутить Гребенщикова. Подражая дикой орде, издали какой-то боевой клич и кинулись с разных сторон на штурм кургана.

Гребенщиков не на шутку разозлился, мгновенно закрыл какой-то тряпицей холст и, не сказав ни слова, так посмотрел своими маленькими буравящими глазами на непрошеных гостей, что они мигом рассеялись.

Это нашествие бесследно не прошло. Если до сих пор о них судачили только знакомые, то теперь они стали притчей во языцех всего города.

Сначала пересуды тревожили только родителей Аллы, но в конце концов надоели и ей. У нее создалось ложное положение. Все считали ее любовницей Гребенщикова, хотя их отношения оставались такими же, как в первые дни знакомства. Алле было совершенно непонятно, чем все это кончится. Так не могло продолжаться бесконечно. Затеять разговор первой? Ни за что. Продолжать играть в молчанку по-прежнему? Сколько можно? Оборвать отношения? Она холодела от этой мысли. Скажут, поиграл и бросил.