Владимир Попов - Обретешь в бою

Не раздумывая больше ни секунды, Рудаев включил воздух, нажал кнопку, и фурмы опустились в ванну. Металл сразу ожил, забурлил.

Примчался Ревенко, возмущенный чьим-то самоуправством, часто замигал глазами, словно вышел из темноты на яркий свет.

— Спокойно, спокойно, Гриша, — попытался остудить его Рудаев. — Грели же без газа.

— А если нет? Если углерод выжжем, а металл не нагреем? Мягкого «козла» потом очень трудно расплавить.

— Спокойно, спокойно, — повторил Рудаев и еще добавил воздуха.

— Он же меня пришибет!.. — стоном вырвалось у Ре-венки. — Приказал закрыть газ.

— Ты и закрыл. Насчет воздуха он ведь ничего тебе не говорил.

— Так насчет воздуха кто мог додуматься! При такой дыромахе в своде…

— А вот мы с тобой додумались…

— Нет, нет, Борис Серафимович, меня сюда не путайте, я пас.

— Значит, гадить — это твое дело, — загремел Рудаев, — а дерьмо убирать мне! По приборам вижу, что произошло. Хотел блеснуть напоследок! Ночью без контроля оставил! Воздух и в завалку дул, и в заливку, когда все на свод летит. Мировой рекорд ставил! Да? А теперь — в сторонку. — И вдруг спохватился. — Смена что, уже на рапорте?

— Побежали. Чтобы спектакль не пропустить… — промямлил Ревенко…

— Но смотри, если вилять будешь, сам всю правду не скажешь, если слягавишь, что я сейчас воздух дую, я тебе такое… устрою, чего ты и в заключении не знавал!

На лице Ревенко появилась наглая ухмылочка видавшего виды босяка, и Рудаев пошел на крайность. Схватил его за ворот, подтянул к себе и, глядя в его рыжие бесстыжие глаза, выкрикнул с яростью:

— Помнишь историю с милицейским кабаном? Думаешь, кто в дежурку ходил? Я!

Наглую ухмылку вдруг вытеснило почтительное восхищение. Так вот он, герой загадочного происшествия, которое добрых пятнадцать лет оставалось нераскрытым. Ревенко был несказанно польщен, что Рудаев открылся ему первому.

Происшествие с милицейским кабаном долго оставалось притчей во языцех на поселке. Рассказывали о нем каждый по-разному, сдабривая тут же присочиненными подробностями, но, очищенное от шелухи домыслов, оно выглядело так. Группа мальчишек, которым надоело нерискованное, безобидное баловство, скуки ради решила прирезать кабана, которого сообща откармливали милицейские работники при отделении милиции. План операции был разработан в деталях, с учетом особенностей животного. Невзирая на позднее время, доверчивый кабан тотчас отозвался на кличку, подошел к открывшейся двери и, учуяв запах отрубей, сунул рыло в подсунутый ему мешок. Это и решило успех замысла. Мешок набросили на кабана, и он захлебнулся отрубями, не издав даже типичного для подобной ситуации трагического визга. Номер получился озорной, но не эффектный. И тогда самый младший из компании, Боря Рудаев, придумал к этой истории комедийный финал. Кабана распороли, вытащили внутренности, и, набив ими карманы, Борис отправился в отделение милиции. Пока сидевший за деревянной перегородкой сержант выслушивал невнятный лепет подростка, этот самый подросток осторожно опустил непотребный груз на пол. А утром начался переполох. Кого зарезали? Когда? И как попали сюда ужасные вещественные доказательства преступления? Загадку решали скопом до тех пор, пока не вспомнили, что нужно покормить кабана. И до сих пор это отделение милиции называют не восьмым, не поселковым, а «кишечнополостным».

— Бориса Серафимовича Рудаева просят на рапорт! — > прогремело по цеху из всех микрофонов.

— Успеется, — меланхолически бросил Рудаев и попросил подручного налить пробу.

Металл теплый. Через несколько минут слили вторую пробу. Грелся металл.

У Рудаева полегчало на душе. Появилась надежда выпустить плавку. Он представил себе выражение лица Гребенщикова, когда тот, закончив рапорт, на котором безусловно воздаст должное своему заместителю, увидит, что плавка выпущена и благополучно разливается по изложницам.

Грелся металл. Но начали разогреваться балки, к которым на подвесках крепится свод. «Если сгорят — весь свод может рухнуть в плавку. Что раньше? Подойдет выпуск или сгорят балки? В запасе балок нет. Значит, ремонт удлинится. Эх, была не была!» Рудаев еще добавил воздуха.

Приехал Троилин. Последнюю неделю этого месяца директор зачастил в мартеновский цех. Часами простаивал он на первой печи, наблюдая с удивлением, которое не умел, а может быть, не находил нужным скрывать, как идет продувка металла. Он подбадривал Рудаева, подшучивал над Лагутиной («Вы что, Дина Платоновна, на штатную работу перешли?»), привечал Межовского («Ученый — как Антей. Крепок, когда на земле стоит»). Было ясно, что он заинтересован в успехе эксперимента. Появлялась возможность форсировать ход других печей и сбить спесь с Гребенщикова. Тот не раз язвил в его адрес: «Прокатчики — это полу металлурги».