Владимир Попов - Обретешь в бою

— Почему два прибора? — ревниво спросила она и нахмурилась.

— Отец приходил.

— Полное алиби, — с наигранным облегчением выдохнула Жаклина. — Ну что ж, займусь уборкой. Нормальное разделение труда — мужчины сорят, женщины убирают. Впрочем, у французов иначе — мужчины помогают своим женам. Во всем решительно. Да, да, не делай большие глаза.

Каким-то залихватским движением Жаклина засучила рукава, обернула вокруг бедер полотенце и принялась наводить порядок. Рудаев не сводил с нее глаз. Хрупкие красивые плечи, складный, рюмочкой, торс. У нее была такая тонкая талия, что, казалось, обхвати ее пальцами — и пальцы сомкнутся. Вспомнил Жаклину голенастым галчонком, непременным участником всех мальчишечьих проделок. В отряде сорванцов, руководимых Юркой, она играла несколько ролей. Была и подносчиком боеприпасов во время схваток с городскими мальчишками, и медсестрой, которая оказывала первую помощь, — заклеивала пластырем ссадины и царапины, и рядовым бойцом. Бросать камни с вывертом она так и не научилась, делала это по-девчоночьи, через голову, но попадала очень метко и не раз обеспечивала победу своему отряду над исконными врагами.

— Вообще у французов надо поучиться жизнерадостности, — сказала Жаклина. — Бьет через край.

— Мы живем тяжелее всех на свете.

— Почему тяжелее? Почему? Откуда ты взял? — возмутилась Жаклина.

— Потому что мы за все и за всех в ответе. Погиб Лумумба — и у нас камень на сердце, линчевали негра — еще один, повернули китайцы не в ту сторону — мы грузим на себя и эту тяжесть.

— Да, французы в этом отношении совсем другие. Не очень принимают к сердцу то, что не касается их лично. И даже свои беды переносят легко.

— В том-то и дело, что там только свои, а у нас и свои и чужие. Мы за французов переживаем, если у них что не так. Разве не правда?

— А все-таки они очень славные, — возразила Жаклина совсем невпопад. — Удивительное дело. При всем различии они чем-то очень близки русским. Прежде всего внешне. Смешай в толпе на улице по сотне тех и других — и ты не отличишь, где русский, а где француз. По лицу, разумеется. Кое-что отличает. Особенно неистребимые у нас брюки шароварного вида. Ну и еще то, как они сидят на мужчинах. Почему-то обязательно пальцев на пять ниже законного места. Да и духовно они сродни русским. У них есть все: и радушие, и жалостливость, и чувство долга. Очень развито любопытство, усердие в работе.

Жаклина принялась рассказывать о Роже и Огюсте. Два года эти люди давали им приют да еще спорили друг с другом, у кого лучше жить Иронделям, хотя у обоих очень маленькие квартирки. Правда, Роже летом отправлял семью куда-то на берег Луары, где сколотил дощатый домик-лилипутик, который гордо называл дачей, и тогда становилось просторнее.

Жаклина говорила без умолку, по свое дело не забывала. С проворством опытной хозяйки она мыла посуду и ставила ее вертикально на решетчатую полочку. Рудаев дымил и был доволен, что не один в своих четырех стенах, которые успели уже опротиветь, — слишком густо пошли здесь беды.

— Вы что так задержались с выездом? — спросил он.

— Маме не выдавали паспорт на обратный проезд, поскольку брак, заключенный в советском посольстве, посчитали не действительным.

— Но во Францию впустили.

— А вот обратно отказали. Префектура полиции предложила родителям вступить в брак по французским законам. Это означало, что маме надо было принять подданство. Такой вариант ее не устраивал — она лишилась бы защиты со стороны советского правительства, если бы вдруг потребовалось. И действительно, выручило ее советское посольство. Выдали документ на девичью фамилию, и консульский отдел сразу оформил визу на обратный проезд.

— Как ты вошла сюда? — спохватился Рудаев. — Сквозь замочную скважину?

Жаклина расхохоталась.

— Скажите пожалуйста! Вот в такой манере спросил бы француз. Но разве я настолько тонка?

— А все-таки?

Она достал из карманчика платья ключ, повертела его перед носом Рудаева и тотчас спрятала.

«Вон оно что. Мамочка реализует свои планы».

— Мне тебя и угостить нечем, — подосадовал Рудаев. — Все запасы уничтожил.

— Зато у меня есть чем.

Жаклина выскочила в коридор и вернулась с огромной кожаной сумкой.

— Только сначала нужно побриться. Неудобно как-то принимать… даму в таком затрапезном виде.

Пока Рудаев скреб отросшую щетину, Жаклина нашла и принесла рубашку и как раз ту, которая ему нравилась больше других — темно-гранатовую с молнией.