Николай Воронов - Макушка лета

Проходя под деревьями сквера, Инна загадала: если Антон появится перед ней здесь или встретит возле гостиницы, она не прогонит его. Ни в сквере, ни около гостиницы Антон не очутился. Инна была разочарована, едва сдержалась, чтоб не зареветь.

У читателя могло создаться впечатление, что Инна Андреевна Савина, занявшись журналистикой и писательством, всего лишь один-единственный раз приезжала в Железнодольск. Нет, приезжала трижды. Первый раз не специально приезжала: возвращаясь из Сибири, со строительства Обской гидростанции, решила понаведаться в город своей эвакуационной юности. Он помнился ей архитектурно убогим, хоть и жила она в его лучшей части: на Маяковке, поблизости от театра, Дворца культуры металлургов и самого длинного с арочными проходами в квартал шестиэтажного серовато-синего дома. Бубнов, ежегодно бывавший у родителей, все уши ей прожужжал, будто правобережный Железнодольск стал красивейшим городом, возведенным в советское время.

Разумеется, город зданий не составлял для Инны главного интереса. Как и повсюду, куда бы ее не заносили командировки, она прежде всего устремлялась к миру людей. Но теперь была у нее особая причина для интереса к городу зданий. Когда затевалось строительство гидростанции под Новосибирском, Инна читала, что на закладку поселка на берегу Оби рабочие пришли с лозунгом «Никаких бараков». Но, приехав в поселок гидростроителей, она с удивлением обнаружила бараки, правда, бараки не с общим, как правило, коридором, а разделенные на секции, в которых не предусматривались бытовые удобства вроде водопровода. Свое недоумение Инна высказала, начальнику строительства. Он ответил ей, что бараков в поселке нет: по неведению она принимает за бараки одноэтажные дома с подъездами типа русских сеней. В Железнодольске Инне важно было убедиться в том, что у нас строятся красивые города (Бубнов местный, до Ленинграда не видел зданий, о которых можно было сказать: «Поэма из камня!», поэтому мог обольститься элементарно приятным видом домов), и на примере Железнодольска показать, что с «культурой» бараков пора кончать.

Инну тоже обрадовал правобережный Железнодольск, она назвала его маленьким Ленинградом, и все же вид здешних проспектов отзывался в ее душе щемящим чувством недоумения: «Неужели нельзя обойтись без зодческого подражательства?» Это чувство становилось досадливей по мере того, как она ходила на завод и проникалась все большим уважением к труду металлургов, совершающемуся среди огня, угара, грохота стали, чугуна, кокса, агрегатов. Тогда-то она и услыхала о доменщике Вычегжанинове. К тому времени он уже был директором завода, руководил огромными его подразделениями, наверно, нередко забывал думать о доменном цехе, тем более что цехом ворочал его друг Шахторин, но были о нем, рассказываемые с привкусом легендарности, по-прежнему касались поры его преобразовательского начальствования в доменном цеху. То, что город не уставал рассказывать эти были, снова и снова очаровывался ими, вызвало у Инны сопоставление: ветер давно прошел, а волны продолжаются.

Последующие приезды Инны пришлись на время Железнодольска без Вычегжанинова: его, как он ни артачился, забрали в Москву на должность заместителя министра.

Однако добрая молва о нем не прекратилась. Рассказывали все о том же: как он приучил мастеров-чугуноваров к самостоятельности и заставил их образовываться, как он не позволял впрягать себя в работу в неурочные часы и в выходной день, даже если на какой-то из домен произошла авария, как он в принципиальных вопросах сроду не поддавался директору комбината Зернову, которому ничего не стоило подмять под себя любого нижестоящего руководителя. Ради истины необходимо подчеркнуть, что и начальник «Электросети» Гиричев умел держаться с директором независимо за счет мрачной способности отмалчиваться, не бояться ответственных решений, нет-нет да и о т л и в а т ь такие ехидные шуточки, что их не без трепета опасался сам Зернов. И тогда же она узнала — при всех своих достоинствах Вычегжанинов не мог сравниться с Зерновым в отношении к рабочим. Из пятидесяти тысяч рабочих Зернов многих знал по фамилиям, а передовиков, которых называл с т а р а т е л я м и, по имени-отчеству. Он, по отзывам самих рабочих, постоянно держал их в уме, поэтому, едва занедуживал из них кто, пристально заботился о больничном лечении и санаторной поправке; нужда кого шибко прижала — подбрасывал кругленькую сумму из директорского фонда, награждал орденами, дарил коттеджи и автомобили, по великим праздникам устраивал в их честь приемы. То, что Зернов, как никто из директоров, милел к ним сердцем, они объясняли его происхождением из семьи горнозаводского старателя, промышлявшего золотом и драгоценными камушками, ранней потерей отца и заботой кормильца младших братьев и сестер, тем, что он до директорства повкалывал сталеваром на «мартыне» [16] «Мартын» — просторечное название мартеновской печи. и прошел все начальственные ступеньки металлургического производства.