Иван Яган - За Сибирью солнце всходит...

Осмотрев накопитель, я направился в ту сторону, куда катились из желоба ролики. А выкатывались они еще в один желобок, но уже не спиральный, а прямой и с меньшим наклоном. Вот ролик по прямому желобу подкатывается к установке тока высокой частоты, на миг останавливается, потом этак весело, явно не зная, что его ждет впереди, спрыгивает в объятия штуковины, похожей на печной ухват, и едет... на калку. В определенном месте ухват предательски разводит руки --- и ролик шлепается в какое-то гнездо. Не успев опомниться, вдруг наливается малиновым цветом, светится насквозь. Где-то что-то щелкнуло — и ролик зашипел под струей холодной воды. Гнездо вдруг само поднимается, выталкивает ролик и отдает его в руки другого ухвата. Тот несет его, еще тепленького, переворачивает и ставит на ребро. Разжимаются руки ухвата — ролик покатился по лотку к токарному станку. И только тут встретил человека. А до сих пор его катали, толкали, швыряли, мочили какие-то фыркающие, шипящие, щелкающие приспособления. И от токарного ролик катится к другим станкам по лоткам. Последний раз проедет вверх на качливой ленте транспортера, а там грохнется в кузов автомашины.

Подумалось: неужели Гребнев? Неужели это сделали рабочие нашего завода? Действительно, конструкция и исполнение всех устройств и приспособлений на линии — не серийного производства. Нет на них ни штампов, ни номеров заводских, однако выглядят они не громоздкими, компактны и просты.

В конторке отделения меня встретил старший мастер Перегудов, двухметроворостый человек с непропорционально маленькой головой, с ежиком волос на ней.

— Наконец-то к нам пожаловали газетчики! Когда наши дела были плохи — заглядывал, а теперь, думаю, почему не заходит? Прошу садиться... Вам лучших людей, показатели отделения?

Эта гостеприимная встреча и веселый тон мастера добавили мне еще порцию легкости и душевной просветленности, какими зарядился я, ходя по участку.

— Да, пожалуй, без этого теперь не обойтись, — говорю. — Теперь придется писать о ваших лучших людях. Но это немного погодя. А сначала назовите главного виновника таких приятных перемен.

— Неужели не догадываетесь? Это наш генеральный конструктор; Сан Саныч.

— Гребнев?

— Конечно. Как будто бог нам его послал. Ведь за полгода что наворочал человек. Если бы ему высшее образование...

— А у него какое?

— Восемь, да на третьем курсе вечернего техникума.

— Он что, только этим и занимается у вас? — Я повертел пальцем у виска: мол, мозгует, выдумывает.

— Ну, нет. Основная его работа — слесарь-наладчик. Под присмотром у него все станки. Были у нас раньше наладчики, так те так работали: сломался станок, разрегулировался — наладят с горем пополам. На день, на два. А этот и станок наладит и станочника научит, как обращаться с оборудованием, чтобы дольше без поломок работало. И вот, когда станки в порядке, Сан Саныч сидит, что-то кумекает. А кумекает он о том, как бы станки не только не ломались и четко работали, а чтобы к ним придумать какую-нибудь автоматизацию. Чтобы станочнику меньше руками, больше головой работать... А вот и он сам! Знакомьтесь.

— Да мы знакомы.

Гребнев по-простецки подал мне руку.

— Ну, как там у вас дела? Слышал, что проверка идет. Ох, и следует кое-кого взгреть! Зла не хватает, как посмотришь. — Фуражку снял, положил на стол, угостил меня «Памиром». Лицо у Гребнева усталое, но в каждой черточке видится тень радостной озабоченности, той озабоченности, когда человеку очень хочется работать и работы — хоть отбавляй. И мне вдруг привиделось, что я еще малец, сижу рядом с отцом, вернувшимся с тракторного стана. Отец мудрый и работящий человек, знает много такого, что мне еще не по уму понимать: отчего «магнето» у трактора сломалось, отчего бывает большой урожай, а почему иногда не бывает, и как случилось, что «подшипники поплавились»... Но передо мной сейчас сидел человек, может быть, старше меня на каких-то десять лет. И все-таки росло во мне чувство уважительной и реально неизбежной зависимости от рабочего человека-мудреца. А мудрец-то весьма прост, без загадок и без признаков мудрости в облике. Руки в ссадинах, пропитаны смазкой, брови выгорели, на лбу прилипли желтого цвета жиденькие волосы, которым, наверное, уже недолго осталось крепиться на темени. И нет косой сажени в плечах Гребнева: щупловат, невысок ростом.

Мастер вышел из конторки, и я с вопросом к Гребневу:

— Александр Александрович, вот это все, — кивнул в сторону участка, — ты сам...