Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

Надя кланяется».

День был воскресный. Солнце уже катилось к горизонту, и Ульяновы пошли в волостное правление, чтобы отправить письмо, — с минуты на минуту должен заехать почтарь.

По дороге разговорились о товарищах, которые сейчас отбывают ссылку в селе Тесинском. Там рабочие Шаповалов и Панин. Там Егор Барамзин, остановившийся где-то на полпути от народничества к марксизму. И там Фридрих Ленгник, упрямый философ. С ним был жаркий спор о Платоне и Аристотеле, о Канте и Гегеле. Было написано тому и другому немало писем. Но письмами на них не удалось повлиять — необходима новая встреча. И Владимир сказал:

— Поедем, Надюша, в Тесь. Отложим все и поедем. Мы ведь обещали товарищам.

— Я бы с радостью… А полиция?

— Напишем прошение. Мотив? Что-нибудь придумаем поубедительнее, глядишь, и разрешат. Да, помнишь, Глеб давал совет? Там есть Егорьевская гора. Рядом с селом. Довольно сложная в геологическом отношении. Я так и напишу: для исследования горы.

— Но то была шутка, Володя. Ты только раздразнишь гусей.

— А вдруг удастся? Исправник помнит: Кржижановский возвел дамбу на берегу Минусинки, Старков добывает соль на озере, налаживает там какие-то машины. Для музея ссыльные собрали богатейшие коллекции. Ну и меня, будем надеяться, исправник сочтет за инженера. А я напишу: для исследования горы мне нужна помощница.

— Ты, Володя, выдумщик!

— А без выдумки при полицейском надзоре не проживешь.

Дома он тотчас же начал писать прошение. Надежда посматривала через его плечо и, читая строчку за строчкой, негромко смеялась.

— Ничего, ничего, — говорил Владимир с возраставшим задором. — Край здесь, Надюша, золотоносный, богатый всяческими залежами, и люди верят в фарт поисковиков. И нам исправник поверит. Вот увидишь.

Запечатав прошение в конверт, он повернулся к жене:

— Есть более существенное затруднение. Разговор там предстоит серьезный, острый, а я в философии не силен. Да, да, не убеждай меня в обратном. Я очень хорошо осознаю свою философскую необразованность. Ну, ладно. Гегель у нас есть, Кант есть. И еще кое-что найдется. Поштудирую. Из неокантианцев мы с тобой выписали путаника Ланге. Авось придет на этих днях. Надо бы еще некоторых…

— Может, у кого-нибудь есть?

И Владимир снова вернулся к конторке.

— Раздобудем!

Исправник, действительно, ценил горные поиски.

Чем черт не шутит, вдруг этим поднадзорным пофартит? В счастливый час найдут богатое золото! И возьмут в компаньоны своих дружков-»политиков»! Тогда можно не тревожиться, — никто из них не будет замышлять побег. Золото переворачивает людям душу, привязывает к месту.

И разрешение на поездку он отправил в Шушенское с нарочным. Пусть исследуют Егорьевскую гору в интересном для них «геологическом отношении». Пусть ищут.

Ульяновы стали собираться в путь. Надежда помогала Паше стряпать ватрушки. Владимир положил для друзей в дорожную корзину целую связку книг. Тут была и беллетристика, привезенная осенью из Красноярска, и публицистические новинки, на которые он уже успел написать рецензии, и последние номера журналов, прочтенные ими обоими от корки до корки, и немецкие газеты, недавно присланные Маняшей.

Наняли ямщика. Но накануне отъезда все изменилось.

Перед закатом солнца у ворот остановилась телега.

Дженни лаяла, вскинув лапы на подоконник. Отстраняя собаку, Надежда выглянула в открытое окно.

С телеги, непривычно поберегаясь, спрыгнула женщина в длинной юбке и просторной белой кофточке с яркой вышивкой на груди и рукавах. В ее облике было что-то знакомое. Полные щеки, тонкие дуги бровей. Черные волосы из-под старенькой курсистской шляпки ниспадают на виски, закрывают уши.

Кто же она? Вспомнить бы поскорее…

Вслед за женщиной белокурый мужчина с аккуратно подстриженным клинышком бороды, опираясь одной рукой на ее плечо, другой придерживаясь за край телеги, спустил на землю тонкие, как деревянные ходули, непослушные ноги. На нем поверх вышитой украинской рубашки потертая тужурка инженера-технолога. На околыше блеклой фуражки — крест-накрест медные молоточки, а на тулье — темный след от кокарды, снятой, как видно, за ненадобностью. Кусты тальника, что растут на берегу Шушенки, отбрасывают на изможденное лицо приезжего длинные закатные тени, и кожа — серая, как береговая глина. Исхудал человек! Может, вчера из тюрьмы? Тут и самого близкого не сразу узнаешь.

И только после того, как сквозь негустые усы приезжего прорвалась жаркая улыбка, а на щеках женщины от не менее жаркой улыбки обозначились ямочки, Надежда помахала рукой.