Анатолий Маркуша - Нет

В тот день Алексей Алексеевич напутствовал Хабарова особенно тщательно. Разобрав весь предстоявший полет, что называется, по косточкам, предупредил:

— И смотри, если перегрузка шесть с первых пикирований не получится, на рожон не лезь. Садись. Как быть, подумаем на земле. Понял? Машина довольно хлипкая. Восемь — расчетный предел, максимум-максиморум. Ну, все. Давай!

Хабаров набрал записанную в наколенном планшете высоту, переворотом загнал машину в пикирование, дождался скорости, определенной заданием, и потянул ручку на себя. Как и следовало ожидать, его вдавило в сиденье, на плечи навалилась тупая тяжесть, в глазах потемнело. Все эти малоприятные, но уже давно ставшие привычными ощущения не помешали рукам делать то, что положено, и аккуратно вывести самолет в линию горизонтального полета.

На акселерометре, приборе, фиксирующем величину перегрузки, Хабаров прочел: 4,7.

«Недобрал», — подумал Виктор Михайлович и решил: в следующем пикировании надо брать ручку на себя чуть энергичнее. Решил и сделал. Но акселерометр показывал ровно столько же, сколько и в первый раз, — 4,7.

«Странно, — подумал Хабаров, — придется увеличить начальную скорость и тянуть порезвее».

Теоретически он мыслил совершенно правильно.

В третьем пикировании Хабаров увеличил скорость на двадцать километров в час и дернул ручку на себя в весьма бодром темпе.

Его снова прижало, ослепило, стиснуло. А акселерометр, будто дразня летчика, выдал все те же 4,7.

Досадуя и не понимая, что происходит с машиной, Хабаров решил сесть. Приземлился обычно. Но дальше все пошло совсем плохо.

Расшифрованная лента самописца, точно фиксирующая каждое движение летчика, показала: в первом пикировании фактическая перегрузка была семь и девять десятых, во втором — восемь и три десятых, в третьем — девять и две.

— Ну-с, героический герой пятого океана, — сказал Алексей Алексеевич, — интересно, какими именно способами вы собираетесь оправдываться перед руководством и широкими массами трудящихся? Прошу!

— Свои действия я контролировал по кабинному акселерометру. Он показывал четыре и семь десятых…

— Это точно?

— Конечно, точно… Или вы мне не верите?

— Акселерометр все три раза показывал именно четыре и семь? — спросил Алексей Алексеевич, оставив без внимания слова Хабарова о доверии.

— Все три раза!

— Великолепно! Так почему же в вашу переполненную эрудицией голову не проникла столь элементарная, логически вполне естественная идея: а не заело ли стрелку прибора? Давило на вас в каждом пикировании все сильнее? Прошу обратить внимание — предпоследний вопрос из программы приготовительного класса.

— Прибор и сбил меня с толку, а к тому, как давило, я, признаться, не очень примеривался…

— Ясно: виноват, значит, прибор. Очень убедительно! Блестяще по остроумию! Неужели вы никогда не слышали, что критерий истины — опыт? Будьте любезны отвечать, мой ученый друг: так это или не так?

— Так, но это из философии…

— Еще остроумнее! Еще лучше: мухи отдельно, котлеты отдельно. На черта же было изучать философию, если вы не умеете пользоваться выводами этой мудрой науки на практике? Я бы сказал… — Но тут вошел ведущий инженер, и Алексей Алексеевич не закончил мысли о связи философии с практическими делами летчика-испытателя вообще и Хабарова в частности. — Как машина? — спросил Алексей Алексеевич.

— Лопнули крестообразные расчалки в плоскостях, — доложил инженер, — частично деформирована обшивка во второй трети фюзеляжа.

— По прибору определили?

— Как по прибору? — не понял инженер.

— Вот видите, Виктор Михайлович, не все на свете, оказывается, определяется инструментально, — сказал Алексей Алексеевич, обращаясь к Хабарову. — Кое-что можно установить и оценить, например, визуально, а проще сказать — глазками; отдельные элементы можно пощупать, кое-что услыхать и даже унюхать. Вот так!

— Виноват, — сказал Хабаров, — не учел…

Надо отдать должное Алексею Алексеевичу, когда позже во время общего разбора полетов на Виктора Михайловича навалился начлет, он, Алексей Алексеевич, первым взял Хабарова под защиту:

— Разрешите в порядке частичного оправдания Хабарова обратить ваше внимание на два, на мой взгляд, чрезвычайно важных обстоятельства: первое — машина имеет больший запас прочности, чем записано в официальных документах, теперь это доказано в эксперименте; и второе — многолетний опыт работы нашего Центра неопровержимо доказывает, что каждый орел хоть в чем-то бывает иногда вороной. Исходя из вышесказанного, не будем слишком строги к нашему молодому коллеге.