Анатолий Маркуша - Нет

— А не создать ли нам авторитетную комиссию, Евгений Борисович? Установим срок. Тщательно взвесим все «за» и все «против». И, скажем, через месяц вернемся к этому вопросу еще раз.

— Комиссия, конечно, не повредит, — сказал Евгений Борисович — рекомендую пригласить от изготовителя автора предложения, разумеется, Илью Григорьевича Аснера, товарища Хабарова, ну и трех человек мы выделим от себя.

Так и порешили тогда.

Потом были заседания, споры, осторожное маневрирование, были ходы явные и ходы тайные, словом, партия разыгрывалась осторожно, медленно, хитроумно. И все-таки инженер выиграл: высшие инстанции затею одобрили. Колесо сразу же завертелось с новой силой.

Виктор Михайлович не летал уже целый месяц — с утра и до самого вечера он пропадал на опытном заводе, где теперь рождалась «бочка».

Каждый день он записывал в особый блокнот: «Проверить соосность подвески РД к самолету. Сигнализатор положения замка??? Упор рычага управления двигателем. Плохо!» По мере того как что-то решалось, разъяснялось, переделывалось, одни строчки в блокноте вычеркивались, но тут же появлялись новые:

«Поставить фиксатор рулей с автоматом растормаживания.

Упор для левой руки. Обязательно. Порядок отсчета времени срабатывания реле??? Сброс РД при неудачном запуске???»

Всего было уже вписано и частично зачеркнуто сто с лишним пунктов.

Порой Виктору Михайловичу казалось, что этот кроссворд никогда не кончится. Но он давно привык работать основательно, наверняка и не позволял себе торопиться.

В этот день Хабаров приехал на аэродром с утра. Еще накануне он договорился с начлетом, что потренируется на серийном истребителе.

— Чего это тебе приспичило? — спросил начнет.

— Если по месяцу не летать, можно и вовсе разучиться, — сказал Виктор Михайлович.

— Это верно, — согласился начлет и подписал полетный лист.

Хабаров взлетел, разогнал машину над самой землей и энергичной горкой полез вверх. На этом истребителе Хабаров летал много раз прежде и ничего сверхъестественного или неожиданного от машины не ожидал. Однако очень скоро он обнаружил, что смотрит на свой самолет новыми глазами: старается предвосхитить, угадать, почувствовать, как поведет себя машина в предстоящем полете с «бочкой». Он проделал набор высоты с разными углами и, убедившись, что чувствует машину достаточно хорошо, развернулся в направлении пилотажной зоны.

Виктор Михайлович не был самым виртуозным пилотажником-фигуристом Испытательного центра. И хотя он высоко ценил способность к акробатическим полетам и в душе даже завидовал таланту Василия Бескина, например, превыше всего ставил Хабаров чистоту, ювелирность, а не броскость работы в воздухе. Вот ради этой самой чистоты он готов был пилотировать когда угодно, на чем угодно и сколько угодно.

Взглянув на бортовые часы и убедившись, что времени еще достаточно, Виктор Михайлович развернулся в зону.

Сначала Хабаров писал глубокие виражи, потом плавно опрокинулся в перевороте и завязал петлю, перешел в иммельман, накрутил целую серию бочек — быстрых и плавных, горизонтальных и восходящих… Привычно сменялись перегрузки, то вдавливая его в спинку пилотского кресла, то отпуская и снова вдавливая… А в наушниках шлемофона жил своей неумолчной жизнью звуковой мир аэродрома.

Кто-то просил разрешения на выруливание…

Кто-то недовольным голосом напоминал диспетчеру, что уже пять минут дожидается команды на взлет.

«Алмаз» докладывал «Охотнику», что задание выполнено и на борту все в порядке.

«Кобра» просила «Тушканчика» взять превышение метров пять-десять и увеличить скорость на тридцать. «Ты не визируешься, Тушканчик, не визируешься. Как понял? Прием».

Летчик слушал и не слышал этот разнообразный нестройный хор глуховатых, ворчливых, радостных, усталых, знакомых и незнакомых голосов.

Неожиданно он выделил один-единственный, обращенный к земле голос:

— Охотник, я — бортовой восемьдесят четвертый, подхожу к третьему развороту, помогите зайти на посадку, фонарь забило маслом. Давление падает… — Голос был ровный, диктующий, бесстрастный. И все-таки Хабаров сразу же понял: восемьдесят четвертому плохо. Просто так, за здорово живешь, никто не попросит: помогите зайти на посадку. И прежде чем командный пункт успел принять решение подать команду, Виктор Михайлович уже прицелился своим истребителем в район третьего разворота и передал:

— Восемьдесят четвертый, иду к тебе. Давай обстановку. Я — Гайка.