Анатолий Маркуша - Нет

Пока еще Виктор Михайлович не представлял, куда именно ляжет мысль — в какой раздел, в какую главу книги, но был уверен: сказать об этом необходимо.

Человеку нужна индивидуальность. Всякому человеку! Только при этом можно жить с увлечением и максимальной пользой для общества.

Мера индивидуальности, как и мера таланта, может быть различной, но если величина индивидуальности стремится к нулю, сам человек непременно стремится к скотине.

Индивидуальность надо беречь и выхаживать. Разумеется, во всех людях. А в летчиках-испытателях с особой тщательностью, — и снова, будто готовясь к спору, помечал в скобках: — Дело не в исключительности самих летчиков-испытателей и не в их привилегированном положении в авиации, а в особом характере деятельности. Мы — представители профессии, занимающейся штучной работой. Неповторимость опытных машин, неповторимость ситуаций постоянно требует разовых решений.

И дальше он выписывал столбиком фамилии своих погибших и здравствующих товарищей, проставляя против каждого имени две-три типичные черты характера. Пытался нащупать, вывести какую-то закономерность.

Бокун — медленно думает, быстро решает.

Чижов — упрямство, мягкость, чувство юмора.

Становой — расчет, расчет и расчет… острая реакция.

Калганов — память и реакция выше всех норм.

Эйве — настойчивость, юмор, гибкость ума…

Фамилий выписал много, «ведущих качеств» — еще больше. Но качества эти, увы, плохо согласовывались. И Хабаров заметил внизу:

Без консультации с серьезным психологом не разобраться. Пока очевидно одно: при прочих равных данных чувство юмора и гибкость ума гарантируют большие успехи в испытательской деятельности.

На очередном листке черкнул:

Самая лучшая работа — завершенная, самая худшая та, что еще не начата…

И не успел развить мысль — в палате появился Блыш. Загорелый, сияющий застежками-молниями на новенькой кожаной куртке, Блыш шумно ввалился в палату и еще с порога объявил:

— Здравия желаю, Виктор Михайлович! Прилетел на шестую точку с документами и какими-то запчастями. Пока там разгружают и заправляют я — к вам! Главврач разрешил на десять минут. Засекаю время: на данный момент мы имеем — двенадцать сорок. Как дела?

— Какие у меня могут быть дела: лежу, сращиваю кости, вот начал немного ворочаться.

— Да, чтобы не забыть. Кравцов велел спросить: что вы думаете о перебазировании поближе к дому? Если «за», то Кравцов обещал нажать.

— Пусть не нажимает. Я против. Лечат меня хорошо, а время по одним часам идет и тут и там. Расскажи лучше, что у тебя нового.

— Все хорошо. Летаю. Каждый день стесываю резину.

— Об этом ты писал.

Виктор Михайлович поморщился.

— Как же так: ведешь работу и не знаешь подробностей?

— А что подробности, мое дело посадки шлепать и выдерживать режимы торможения. Даю по тридцать посадок в день. Кравцов доволен.

— На основном поле летаешь?

— На основном.

— На посадку с общего круга заходишь?

— С общего, — сказал Блыш и насторожился. Не уловив прямого осуждения в вопросах Хабарова, что-то он все-таки учуял…

— И после каждого приземления заруливаешь на новый старт?

— Почему? Если обстановка позволяет, диспетчер дает взлет с конвейера. Под конец пробега — щитки на подъем, газы до упора, и пошел на второй круг.

— Ясно. Ну и почем каждая посадка выходит?

— Не знаю, — смутившись, сказал Блыш, — я не спрашивал, как-то неудобно было.

— Ты думаешь, я твоими доходами интересуюсь? Я про время спрашиваю.

Блыш смутился еще больше:

— Вы сказали — почем… Я не понял. В среднем — шесть минут на круг получается.

— Фигово вы дело организовали, — сказал Хабаров. — Надо было перегнать машину на запасную точку. И летать не по кругу, а челноком: взлет, отворот вправо на шестьдесят градусов и сразу, как двести метров наберешь, разворот на посадку; сел с обратным курсом, натормозил, что задано, снова взлет, отворот и заход на посадку. Летать надо рано утром, когда никто не мешает. Тогда бы ты на каждую посадку не шесть минут воздуха наутюживал, а самое большее — три. Понял?

— Понял, конечно. Чего не понять?

— Вот и подскажи Кравцову, а то он, серьезными работами замороченный, не допер. И резиной поинтересуйся, выясни, что в нее напихали, для чего. Еще какие новости?

— Ребята просили передать вам привет, велели быстрей поправляться…

И снова, как в письме, Хабарова неприятно кольнуло всего то лишь одно словечко — «ребята». Вот уже и Бокуна, и Володина, и даже Збарского, и других стариков Блыш запросто именует ребятами. Одернуть? Решил — не стоит. Поинтересовался, чем занимается Бокун.