Анатолий Маркуша - Приключения капитана Робино

Почему-то я не сильно удивляюсь, велю ей занять место второго пилота, присмотреться. Машина идет на автопилоте. Мы можем поговорить малость. Расспрашиваю Любу о здоровье, как прошла операция, что говорят врачи. Так продолжается некоторое время, пока в пилотскую не врывается разъяренная Пономарева.

— Это что такое? Кто пустил? Немедленно вон с моего места!

Но Люба не спешит уходить, копается в своем милицейском планшете, перебирает какие-то бумаги, наконец говорит:

— Вот ордер на арест, гражданка Пономарева. Распишитесь и…

Чем заканчивается это представление, узнать не пришлось: меня разбудил вполне реальный телефонный звонок. Звонила Пономарева, из винилась за раннее беспокойство — боялась упустить меня — спросила: очень ли обязательно ей сегодня приезжать на аэродром? До меня не сразу дошло, что Валя исполняет мое давнее распоряжение — докладывает о своих персональных нелетных днях. Улыбаясь про себя, говорю:

— Сиди дома. Сегодня мне предстоит канителиться с ветродуями, буду проверять, как они изучили машину. На земле работа. Отдыхай спокойно.

— А чего вы смеетесь?

— Смеюсь? Кто сказал? Совсем я не смеюсь…

— Ну, не смеетесь, так улыбаетесь.

— И жизнь хороша, и жить хорошо. Отдыхай!

Из летной комнаты меня извлекает Юля.

— Так что ты решил? — спрашивает она тоном жены, несогласной на развод.

— Ты о чем, подруга?

— Оставь! Я же знаю, что Михаил Ильич согласился передать тебя в эту кошмарную шарашку. Почему ты согласился? Мог бы посоветоваться сначала.

— Но откуда мне было знать, что у тебя возникнут вдруг возражения, подруга?

— Подруга, подруга! Перестань, что за привычка всех подряд называть подругами?

— Американцы говорят каждую минуту не подруга, а — дорогая! Это лучше по твоему? И что ты, дорогая, имеешь в виду, хотя менять решение уже поздно?

— Да-а, поздно… Но скажи мне, а для чего ты за собой эту бабу потащил? И как она, дура, согласилась? Здесь Михаил Ильич очень рассчитывал ее высоко поднять…

— Юрченко Михаил Ильич не отдал, сказал — слишком жирно будет двоих отдавать. А Пономарева нормальный пилотяга, как говорят, от бога. Вообще-то я не за летающих женщин, но Валентина — случай особый.

— Да? Особый? Или ты собираешься сколотить семейный экипаж? Красиво получится. Если второй пилот — мировая рекордсменка, то кто же при таком раскладе командир корабля?!

Тут я от души развеселился, и не Юля меня рассмешила. Вспомнил гаишника и как он козырнул «товарищам генералам»…

— Ты чего? — подозрительно сощурилась Юля.

— Вспомнил вдруг… — И я рассказал о вечере у «Рязани» и о том, как ехал после вечера домой.

— А мы опять поссорились, — мне показалось с огорчением заметила Юля, — эта курица устроила мне дурацкую сцену ревности. Она, видите ли, приревновала меня к своему Мефодиеву. Воображаешь?

— А что? Мефодиев мужик в теле, — сказал я, — на ощупь должен быть приятным.

— Перестань! Просто удивительно, как ты любишь все опошлить.

Так ни на чем наш разговор и пресекся.

Тем временем меня разыскал Александров. Пришлось идти, хотя очень не хотелось начинать день в разговорном жанре.

Но уж так получилось — с самого утра и до вечера я оказался зацикленным на всяких мелочах. Понимая, вся наша жизнь складывается именно из мелочей, я все равно злился. У Юли сомнения, у Александрова, как всегда, срочные вопросы, у синоптиков тоже — проблемы. У меня уже язык ломило от разговоров. И кругом всплески эмоций, почему-то замыкающиеся на моей персоне.

И чего ты хочешь? — спросил я сам себя. — Не в пустыне живешь — среди людей, значит надо взаимодействовать… Все нормально.

Говорят: от себя не уйдешь. Допустим. А от людей почему нельзя оторваться? Вот улететь бы куда-нибудь подальше…

Если бы я только знал, что меня ждет.

A.M.: В это трудно поверить, но вслед за поведанными событиями в жизни Автора произошел поворот головокружительной резкости. Завершив первый десяток полетов на новой ЛЛ, он получил приказ вылететь на остров К. в море Б. и… на годы исчез из столицы. Минули еще одиннадцать лет, в течение которых он опасался рассказывать, что с ним и как было на острове К. в море Б. За нарушение секретности у нас всегда карали с необычайной строгостью. Я не тормошил его, понимал — человеку надо не только переждать, но еще и пережить свое возвращение к нормальному образу жизни.

Но рассвет, кажется, наступил и Робино отважился заговорить, хотя о многом он по привычке, ставшей второй натурой, умалчивал, слегка темнил, избегал подробностей.