Анатолий Маркуша - Грешные ангелы

Что-то последнее время небо мне снится. Раньше, пока летал, никогда такого не было, а теперь — списали с летной работы — и снится. Все чаще не праздничное, не голубое в нарядных облаках видится небо, а сумрачное, тревожное.

И снова чувствуют руки холодок тумблеров, жесткую выпуклость ручки управления, плотно лежащей в пальцах, и жмурятся, глядя мне в лицо, зеленоватыми глазами циферблаты приборной доски…

Готовясь к взлету, уменьшаю ультрафиолетовый подсвет кабины, прислушиваюсь к двигателю.

Это все снится.

«Верь только приборам, — должен сказать я, прежде чем начать разбег. И говорю: — Верь только приборам!»

Нарастает скорость — я это чувствую спиной: прибывает… еще и еще… сейчас будет отрыв… Есть. Шатнулись — самолет и я — чуть вправо, чуть влево, пошли вверх… Весь мир теперь сосредоточен в колеблющемся силуэтике авиагоризонта да на острие стрелки, счисляющей скорость: пока есть скорость — летишь, а нет скорости — падаешь.

Не глядя, исключительно на ощупь, нахожу и вдавливаю шарик крана уборки шасси. Перевожу его вверх до упора. Краем глаза замечаю — гаснут зеленые точки в указателе… Жду. Есть — одна красная засветилась… вторая… Все три. Шасси убралось и встало на замки. Берусь за головку крана щитков и тоже перевожу вверх. Мгновение, и сразу машина делается вроде легче, податливей — довольно пальцем шевельнуть, как силуэтик авиагоризонта опустит левое крылышко, поднимет правое, поползет вверх или, напротив, опустится под черту искусственного горизонта.

Лечу.

За остеклением тесной кабины непроглядная ночь, лишь навигационные огоньки на кончиках крыльев — зеленый справа и красный слева — светят мне из-за борта. Только и на этот умеренный свет нельзя заглядываться: отвлекает от игрушки-силуэтика, повторяющей каждое движение машины. Заглядишься — потеряешь пространственное положение, и тогда не понять, где верх, где низ…

Высотомер успел накрутить уже не одну тысячу метров. И верный компас безмолвно диктует: идешь с заданным курсом…

Если верить синоптикам, облачность должна скоро кончиться. Но прежде чем это случается, вижу: вдоль остекления понеслись сероватые размытые клочья. Еще чуть, и, будто занавес взвился, — открылось чистое небо.

Чернота, глубочайшая маслянистая чернотища густо забрызгана сияющими крупинками звезд — большими, поменьше, совсем маленькими — с булавочную головку. Это и есть настоящее ночное чистое небо.

«Не смотри по сторонам, — должен сказать я себе и говорю: — Не смотри по сторонам. Нельзя: потеряешь пространственную ориентировку».

Знаю: моргнуть не успеешь, звезды лишат тебя ощущения пространства — ни верха, ни низа не станет, ни право, ни лево… Завертят, запутают, и тогда никакие приборы не помогут. Останется одна надежда — парашют. Костю Бондаренко — выручил. Сашу Михалева — выручил. Юре Загрицу не помог: высоты не хватило.

Но я лечу во сне. И сон раздвигает границы возможного: самолет странным образом начинает истончаться и слоями стекать с меня. Легко, безболезненно, тихо. Я сознаю немыслимость происходящего и все-таки испытываю удивительный, не поддающийся разумной оценке восторг.

Вот уже руки мои ощущают плотность живого воздуха, вот уже и плечи входят в этот упругий поток… Больше мне не нужен искусственный горизонт и указатель скорости ни к чему: я слышу шелест звезд и по ясному их звуку сужу о скорости: растет… уменьшается…

Осторожно!

Теперь я опрокидываюсь на спину и лечу так: лицом к звездам.

Странная мысль приходит в голову: вот вернусь и меня обязательно спросят: а где машина? Что отвечать? Усмехаюсь во сне и успокаиваю себя: больше половины, если не все, совершенные мною в жизни «геройства» были стимулированы страхом — а ну-ка спросят: почему выпрыгнул, как посмел бросить машину?

Меня прохватывает озноб — а вдруг не поверят: как это самолет сполз? Какими такими слоями? И я окажусь виноват. Ведь это так удобно — списать любую беду за счет летчика. Экипаж не подготовился должным образом… нарушил… Сколько уже раз так объявлялось: командир корабля допустил преступную небрежность, за что и поплатился.

Мертвые сраму не имут. Так обычно говорится. Говорится легко, бездумно. Но так ли это на самом деле? Боюсь, живым спокойнее, когда виноваты мертвецы…

Вот бы выскочить из затянувшегося сна. Я бы многое порассказал, как такое бывает наяву. Но звезды не отпускают. Звезды шелестят, подмигивают и тихонько кренятся; я оборачиваюсь лицом вниз, сжимаюсь и чувствую — покинувший меня самолет возвращается.