Вячеслав Веселов - Дом и дорога

Я решил остаться и взял койку в гостинице. Вставал рано, завтракал в темном буфетике, уходил и бродил допоздна, вдыхая запах родного города, настоянный на осенней листве, прохладный и свежий, как ощущение детства, и такой же летучий.

Многих улиц я не нашел, другие были перегорожены, по ним никто не ездил, они поросли травой. Улицы забытых шагов, они остались как заповедники детства.

Я нашел несколько каменных магазинчиков, где ранними утрами до уроков выстаивал в очередях за хлебом.

Старинный особняк, украшенный башенкой с флюгером, отремонтировали. В нем устроили музыкальную школу. Я видел за окнами детей, доску с нотными линейками, слышал голоса и музыку — нехитрые детские пьесы.

Однажды я заблудился — серо-зеленый бетон стен, козырьки над подъездами, витрины, ливень стекла. Удивляться было нечему, город строился, рос, он не мог не расти. Но я с растерянностью и тревогой разглядывал новостройки, суровые лица в космических шлемах на торцах зданий. Я жил в таких же домах и давно перестал задумываться над тем, как они выглядят. В сущности, они не имели ко мне никакого отношения: здесь я числился квартиросъемщиком, там работал, а то, что называлось домом, осталось на родине, там, где родился.

Кто-то сказал: нужно много прожить в доме, чтобы он стал домом. Немудреный вроде каламбур, но как верно, как верно сказано. Дом — это не просто жилплощадь. Это духовное наследие и капитал, которые неисчерпаемы.

Запах сырой листвы настойчиво возвращал меня в прошлое. Я вспомнил последнюю весну в этом городе, вечера перед экзаменами, сырой и теплый туман после дождей, запах земли и древесных почек, ожидание перемен... Я ушел не оглядываясь, полный робости и надежд.

Опять звучала в саду музыка, наплывал из темноты вальсок, сочиненный одним из современных менестрелей: «Неспроста, неспроста, от родных тополей...»

Люди всегда уходили, убегали, оставляли родные места, а про кого-то только и было известно, что он уехал, и оставшиеся спрашивали: «Почему он, такой молодой, покинул свой дом, ушел так далеко?»

Они вырывались из захолустья, покидали невзрачные городки с их скукой, выбивались в люди... Но убогие домишки, старые деревья и знакомые улицы продолжали жить в их памяти и даже для людей нечувствительных и лишенных воображения оставались заветным, счастливым миром. Какой бы ни была судьба этих беглецов, рано или поздно они обнаруживали в душе саднящую рану бездомности, отчаянную тоску и желание вернуться. Их настигали воспоминания, которых они не ждали. Сны уносили беглецов домой: освещаемые тихим светом памяти, они бродили по родным улицам. Странные, странные то были возвращения, потому что в снах возникали не только явные и точные приметы родного дома, не только то, что они когда-то знали и могли вспомнить, но и бесчисленное множество предметов, которые они никогда не замечали или забыли, что замечали... Они возвращались, и красноватые окна дома в сумерках — такая малость! — делали их счастливыми.

За скромное наследие отцов я отдал бы весь блеск прославленных дворцов и все их мраморы — за шифер кровли старой.

Он часто бывал горьким, опыт возвращений.

Это великое безумие, за которое почти всегда приходится расплачиваться, — возвращаться в места, где ты был молод. Так говорили они, и повторяли на разные лады «домой возврата нет», «тебе не вернуться домой», и все-таки возвращались. На последней странице одной из самых жестоких книг нашего века вдруг бьют в глаза такие строки: и когда закурились синеватые струйки дыма над кучами сухих, ломких листьев и белье на веревках стало лубенеть на ветру, я решил уехать домой...

Тот вальс давно кончился, а я все еще слышал, низкий, с хрипотцой голос: «...возвращаемся мы по домам».

Вот тоже, привязался мотивчик! Возвращаемся мы по домам. Общее место. Формула. Топос. Или как там оно называется в поэтике? В основе этих уходов, скитаний и возвращений лежали, должно быть, очень старые, архаические модели человеческого поведения, угадывались в них какие-то вечные мотивы. Скажем, горькое сознание вины и потребность искупления, или поиски Отца, или — Брата, или — Дома... Возню с этими мотивами, пожалуй, следовало отдать моим просвещенным друзьям, ибо все, что приходило мне на память, было полно живых деталей, примет, бытовых черт. И уже казалось моим, было узнаваемо, знакомо...

Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием?