Геннадий Падерин: Запах полыни

— Буду мужчиной.

Не стонал, только вскоре после начала операции, боясь искрошить зубы, попросил у сестры какую-нибудь тряпку. Она отмотала кусок бинта, засунула ему в рот.

Сквозь боль услышал, как ругнулся хирург:

— Ах ты, черная немочь, так и думал: гнойный!

— Черная немочь? — невнятно вытолкнул из-под бинта Утемов. — Откуда это у вас, доктор?

Хирург, не поднимая головы, окликнул сестру:

— Чего он, Лида?

— Бредит, чего же еще! — определила та. — Может, правда, спирта ему, Никита Дмитрич?

— Заканчиваю уже. Повязку наложим, нальешь.

Боль утратила четкие контуры, стала подниматься к груди, расползлась по телу. Утемов чувствовал невероятную усталость. Одолевая ее, заставил себя сосредоточиться на хирурге: смуглое лицо с крутым лбом, языками залысин, тучами бровей показалось до странного знакомым.

«Черная немочь… — повторил про себя. — Откуда же это у вас, доктор?»

Память, оттесняя боль, вызвездила зимний солнечный день в Карелии, первый их день в закордонье, когда они, с боем прорвавшись через линию фронта, устроили в густом ельнике привал; Утемов обходил расположившихся под деревьями бойцов своего взвода и внезапно услышал, как один из отделенных командиров принялся снимать стружку с незадачливого бойца, потерявшего в горячке боя вещмешок: «Ах ты, черная немочь!..»

Утемов спросил после у сержанта, что означает странное присловье. Тот, смущаясь, пояснил: этак, бывает, на родине у него, в Прибайкалье, отношения выясняют. «Как, к примеру: „ах ты, холера!“»

Боль опять вернулась, объединилась с усталостью, и Утемов понял: еще немного — и ухнет в беспамятство. В этот момент хирург сказал:

— Ну, вот, батенька, как будто все, теперь дело за организмом, — и похвалил, отходя в угол палатки, к стоявшему там ведру: — А ты молодцом, комбат!

Сестра тоже оставила Утемова, зачерпнула воды, стала поливать из кружки хирургу на руки. Утемов вытащил изо рта мокрые лохмотья бинта, пошевелил непослушным языком:

— Извините, доктор, как ваша фамилия?

— Ну и ну! — подивилась сестра. — Думала, спиртом отпаивать придется, а он…

Хирург рассмеялся, принял из рук сестры полотенце, начал вытирать пальцы — по отдельности каждый палец, один за другим.

— Свечку собрался поставить мне, комбат? Или через газету благодарность объявить?

— Не в этом дело, доктор, после все объясню. Может, скажете хотя бы, откуда родом? Не с Байкала?

— Земляка во мне признал? Это совсем другой разговор…

— Доктор, сын есть у вас? Взрослый.

Улыбка сошла с лица хирурга, брови снова зависли над глазами.

— Двое их у меня, взрослых. И оба — на фронте. Добровольцы. И от обоих — никаких вестей.

— Извините, доктор, за настырность: их как звать, сынов ваших?

Хирург не услышал вопроса: продолжая по инерции тереть полотенцем давно сухие пальцы, стал глухо рассказывать:

— Старший с третьего курса института пошел — в железнодорожном институте учился, в Сибири, а Коля только-только техникум кончил. Связист. Самая опасная, как мне представляется, специальность на фронте…

— Значит, младший — Николай, — упорно шел к своему Утемов. — А как же все-таки старшего кличут?

— Геннадий…

— Доктор, — вскинулся, позабыв о боли, Утемов, — доктор… Нет, это же надо, такое совпадение, доктор: ваш Геннадий, он…

— Ну никак не разродимся, — не выдержала сестра. — Скажите лучше, где вашу часть искать?..

…Штабной блиндаж располагался позади линии окопов в самом начале небольшой, протянувшейся в глубину обороны балки. Был врезан в ее пологий склон.

Прокопанная в полный рост траншея, накрытая маскировочной сеткой, выходила к нему, сделав два поворота. После второго она немного приспускалась, заканчиваясь у входа узкой площадкой.

Парюгин по дороге сюда все пытался восстановить в памяти детали местности на нейтральной полосе — на участке, отделявшем передний край от подбитого танка. Занятый своими мыслями, очнулся на последних метрах, уже на спуске.

На площадке перед блиндажом двое молодых бойцов возились с ручным пулеметом — как видно, почистили, теперь занялись сборкой. В одном из них Парюгин узнал Колю Клушина, нового утемовского ординарца.

Прежний был смертельно ранен неделю назад осколком бомбы на глазах у комбата. Рассказывали, комбат плакал над ним: «Карелию прошли вместе, а теперь бросаешь меня, Сергеич!..» И вроде бы он, Сергеич, и присоветовал взять на его место Колю: «Совестливый парнишонка. И фамилия подходящая: Клушин».