Геннадий Падерин: Топор

Вот какой, стало быть, топор остался под мостом, У кого сердце стерпело бы? Товарищи, понятно, отговаривали, Кобзев тоже отговаривал…

— Отговаривал, уговаривал… — снова вклинился Николай. — Командир должен приказывать!

— Само собой, мог и приказать, такое дело…

Старик пыхнул дымом, бросил окурок в печурку, принялся расправлять над жаром все еще непросохшие портянки.

— Мог приказать, а только у него, я вам скажу, понятие имелось, что обозначает для плотника топор… Да оно и не главное, что не приказал, сам я дурочку свалял: без оружья под мост подался.

— Тоже забыл? — подковырнул Николай.

— Почему забыл? Просто не взял. Думаю, на кой шут лишняя обуза, коли по-быстрому туда — сюда? Обойдусь.

— И что потом? — даже привстал Алеха.

— Дак что? С этого, можно считать, вся медовуха и заварилась…

Там местность на подходах к мосту равнинная, голая из себя, но близ реки берег обрывается — невысокий такой обрывчик, — и под ним, на узкой полоске — она вся илистая, жирная, — растет кустарник. Ивняк или еще что. Тянется вдоль уреза воды до самого почти что моста…

Укрытие, сами понимаете, доброе, мы через те кусты как раз и подбирались давеча к мосту. Ну и сейчас я опять по наторенной этой дорожке подался за топором. Продираюсь, значит, ни о чем таком не думая, окромя топора, вдруг слышу — как бы весла всплескивают в тумане. Перед рассветом от берега до берега туман над рекой завис. Чую, звук в нашу сторону прибивается. Ближе, ближе. Соображаю: ежели лодка, то не фрицы ли чалят? Тут, конечно, матюгнул себя за винтовку с самой верхней полки…

— И задал стрекача? — опять не удержался от подковырки Николай.

— Догадливый ты… А ежели правду, на волоске удержался — не драпанул. Осадил себя думкой, что надо же поглядеть, кого сюда несет и для какой надобности. Не мост ли в прицеле? Ну, схоронился, жду, когда лодка из тумана вынырнет, глянь — она уже по береговой отмели днищем скребет. Шагах, может, в десяти от меня.

К той поре успело малешко развиднеться, и что вижу: на веслах, спиной к берегу — обыкновенный, как ему положено быть, фриц в своей германской каске и с автоматом на шее, а вот на корме — ктой-то непонятный. Все на ем нашенское: знакомая командирская фуражка, командирская, опять же, шинель, знакомая портупея через плечо, кобура с пистолетом на боку…

Покуда пялился на этого оборотня, он вымахнул молчком на берег, молчком отпихнул обратно в туман лодку и пал под кустом. Затаился. И я себя не выказываю, жду, что дале будет. А он все лежит…

Долго так лежал, верно, слушал, не обнаружат ли где себя наши посты…

Я прикидываю: коли таится — значит, чужак, и либо мост наш порушит, либо попытается пробраться к нам в тыл шпионить. Что же, говорю себе, Филипп, настал, видно, твой час сослужить службу Родине — сделать оборотню окорот. Исхитриться как-то, живота не пощадить, а сделать!..

Но с другого боку — как? Он, сами понимаете, оружный, а у меня — голые руки. Пришлось тут шарики-ролики на полную катушку в котелке раскрутить, помозговать как следует…

Ну, вылежался он, успокоился, подался промеж кустов к обрыву. Мне ясно, понятно: подымется наверх-там я его, считай, упустил, надо здесь, в кустарнике, разыграть художественную самодеятельность, какую только что за эти минуты придумал.

До сих пор не пойму — зачем, а было: снял с себя ремень, зажал конец в кулаке, видно, на случай рукопашной, чтоб пряжкой хотя бы вмазать, потом встал в полный рост и не громко так, но явственно окликаю: «Васька, черт, где ты тут, куда подевался? Пошто минное поле не метишь? Вон товарищ командир на берег подались — подорвутся на мине, сыграешь под трибунал!..»

И не промахнулся: зацепило «минное поле» гостенька, прыгнул он назад, выхватил пистолет, обернулся и этаким злым, надсадным шепотом, но, гад, чисто по-русски давай выговаривать: «Подлецы! Почему сразу проход не метили, как мины ставили?»

А я ему вроде как в испуге: «Виноват, товарищ командир, мы как раз насчет прохода сюда и посланы, сейчас все будет сделано! Разрешите приступать?»

Он шипит: «Отставить! Проводите меня через минное поле в расположение части к вашему командиру, вернетесь — разметите!»

Я, такое дело, вытянулся в струнку, роль свою сполняю: «Есть проводить к товарищу командиру, вернуться и разметить!»

Так у нас с ним, будто в драмкружке, и затеялось. И дальше какая самодеятельность разыгралась: толкую, дескать, самое безопасное — обогнуть минное поле со стороны моста, отвечает — веди, да поскорее. Ну, мне того и надо, почесали едва не рысью под пролет, где остался мой топор.