Геннадий Падерин: Топор

Пока они успели закончить один такой островок. Накануне принялись вбивать сваи для второго. Возле этих свай и колотилась на якоре связка плота.

Лодка притиснулась к нему боком, все перебрались на скользкие бревна, облепленные хлопьями не успевшего растаять снега. Алеха подхватил прикованную к носу лодки цепь, готовясь крепить к плоту, однако бригадир потребовал:

— Дай-ка, дай сюда, а то знаю ваши узлы: не успеем оглянуться, как без транспорту останемся.

Покончив со швартовкой, шагнул к свае, которую вчера не успели вогнать до отметки, ткнул кулаком:

— Стоишь, чертовка?

Неожиданно подпрыгнул, ухватился за торец, подтянулся на руках, помог себе коленями — вскарабкался наверх.

— А говорите — старик! — с победным видом кинул оттуда.

Тут свая, очевидно подмытая за ночь, дрогнула, покачнулась и тяжело ухнула в реку. Бригадира накрыло волной.

— Доигрался, старый пень! — ругнулся Николай.

Петя Клацан кинулся в лодку, завел мотор.

— Отвязывай! — крикнул Алехе.

Алеха рванул за конец цепи, но узел не распался; Алеха опустился на колени, принялся распутывать дрожащими пальцами стянутые звенья.

Тем временем старика швырнуло в сторону от сваи, понесло к водовороту под обрывистый левый берег. Седая голова то возникала на поверхности, то исчезала под водой. Они знали, старик плавает чуть лучше топора.

— Чего телишься! — оттолкнул Николай Алеху и, схватив топор, хрястнул по узлу обухом.

Железо жалобно дзенькнуло, узел остался целым. Тогда Николай сорвал с себя брезентуху, сдернул сапоги и прыгнул в черную воду.

Все обошлось благополучно. Благополучно в том смысле, что Николаю удалось быстро нагнать уже еле барахтавшегося бригадира и удержать на поверхности, пока не подоспела лодка.

Когда Петя Клацан втащил в нее старика, тот сразу очухался. Видно, не успел по-настоящему нахлебаться. Очухался и принялся шарить за поясом, бормоча что-то под нос.

Николай не прислушивался, у него, что называется, зуб на зуб не попадал.

— Д-давай к берегу! — попросил он моториста.

Старик вскинулся, затряс протестующе головой:

— Правь сюда! — показал тому в сторону плота.

Петя Клацан попытался урезонить:

— Вам же с Коляном в сухое надо, вы же…

— Правь! — оборвал старик.

Лодка повернула к плоту. Николай не стал ершиться, решил про себя: как только старик с Петей перейдут на плот, сядет за руль и умотает на берег без этого фанатика. Простужаться из-за него он не собирался.

Только старик, оказалось, не имел намерения высаживаться на плот: на подходе к нему перевалился неожиданно для всех кулем через борт.

— Не сигайте за мной, — крикнул, — я сам…

Скрылся под водой.

— Чего не удержали-то? — перемахнул к ним с плота Алеха. — Видели же: человек тронулся!

Дальше повторилось то же самое, как в киносъемках, когда делают несколько дублей одного и того же эпизода: старика вновь выплеснуло на гребень волны и стремительно понесло влево, под крутояр. Но теперь лодка была на ходу, нагнать «утопленника» не составило труда.

Опять втащили его, почти бесчувственного, в лодку и опять, как и давеча, он быстро пришел в себя, отыскал глазами Петю Клацана:

— Куда правишь?

Тот показал кивком в сторону плота.

— Правь к берегу, — просипел, сдаваясь, старик. — Кажись, без толку сигать, все одно не выловить.

Николай не утерпел, вмешался:

— Кого там выловить думал?

— Да топор же! — старик просунул руку за опояску, поводил ладонью. — Как со сваей ухнул, он и вывалился, видать.

— Из-за него и нырял?

Старик вздохнул виновато:

— Осуждаешь?

Николай зло сплюнул, покрутил пальцем у виска.

— Похоже, Алеха прав: чокнулся!

Сам Алеха, однако, не присоединился к Николаю.

— Брось, я ведь не знал, что из-за топора. А если так — то что же: у каждого свое отношение к инструменту.

Лодка ткнулась в дернину размытого берега. Алеха помог старику подняться.

— Айда, дядя Филипп, скорей в палатку!

Николай выпрыгнул вслед за ними, с силой потянул за цепь, готовясь швартовать лодку; нос ее приподнялся, набравшаяся вода отхлынула к корме; под средней скамейкой обнажилось намокшее топорище.

— Вот твоя потеря, пень трухлявый! — ругнулся Николай, шагнув обратно в лодку и вскидывая над головою топор бригадира. — Сюда тебе, старому черту, нырять надо было!

Тот поспешно вернулся, развел руками.

— Совсем память ушла, один скилироз остался.

В палатке бригадир переоделся, присел возле топившейся печурки, закурил. От мокрых волос поднимался пар, смешивался с папиросным дымом.