Григорий Глазов - Ночь и вся жизнь

Звук машины первым услышал старший лейтенант, вышел на середину дороги. Тяжелый «студебеккер» пер с погашенными фарами. За стеклом слабо мерцал красный огонек — кто-то курил. Вельтман поднял руку, но, не сбавляя скорости, едва не сбив его, машина, резко вильнув, громыхнула на переезде и, рыча, ушла в темноту.

— Вот сволочь! — ругнулся Вельтман. — Видел же… Влепить бы ему по скатам…

Они прождали еще с полчаса, пока вновь услышали чихающее урчание изработавшегося мотора. Старший лейтенант достал пистолет и опять шагнул на середину дороги.

Трехтонка с дребезжащим ведром под правым бортом, сбавляя скорость, сдала к кювету, остановилась. Двигатель железно клацал плохо подтянутыми клапанами, треск вылетал из прогоревшего глушителя. В окно высунулось круглое девичье лицо.

— Пострелять запотел? — сердито спросила шоферша у Вельтмана. — Так на передовую иди. Чего с пистолетом по тылам гуляешь? Баб пугать?

— Ты меня не учи, куда идти, — крикнул Вельтман, пряча пистолет в кобуру. — Ну-ка, выключи мотор, поговорим.

— Потом не заведешь, он с норовом… Говори, чего надо? Подкинуть? Куда? — миролюбивей спросила шоферша. Она сняла ушанку, утерла лоб.

— В сторону Бортнякова едешь? — спросил Вельтман.

— Допустим.

— Автобатовская? Из хозяйства Крайнюкова?

— Тебе-то куда надо? — уклончиво ответила она.

— Хозяйство Манурова знаешь?

— Господи, я-то думала действительно человек на передовую спешит, аж пистолетом размахивает! А он — к Манурову, — засмеялась она, влажно блеснув зубами. — Я им мешкотару везу. Залезай, мягко будет, как на перине.

— Садитесь в кабину. — Вельтман повернулся к Гурилеву.

— Это еще кто? — Шоферша строго посмотрела на штатского Гурилева.

— Пассажир. В Бортняково человек едет, по службе… Тебя как звать? — спросил Вельтман.

— Ефрейтор Качина.

— Сперва раненых подберем, ефрейтор.

— Какие еще раненые? Ты мне, старший лейтенант, не придумывай работенки. У меня своя есть. Мне было сказано: в Росточино и обратно, на одной ноге.

— Эшелон разбомбило, Качина…

— Это где?

— Недалеко.

— Проехать туда можно? Не по шпалам же…

— Это уж твоя забота… Поехали. — Опершись сапогом о скат и ухватившись здоровой рукой за высокий борт, Вельтман пытался влезть в кузов. Но мешала рука на перевязи.

— Садитесь вы в кабину, — сказал Гурилев.

— Ладно, — с досадой ответил Вельтман. — Вы уж извините, — снял он ногу со ската. — Взберетесь?

— Да-да, не беспокойтесь. — Гурилев влез в кузов и удобно устроился на пустых мешках…

Шоферша, щурясь, прощупывала взглядом темень, угадывая заезженные до рытвин колеи. Машину сносило то влево, то вправо, круто выворачивая баранку, девушка склонилась к Вельтману, и он близко видел скуластый с ровным маленьким носом профиль, слышал теплое дыхание и сладостно томящий запах женского пота, ощущал ее крепкую ногу под диагоналевой юбкой.

— Как тебя зовут, Качина?

— Сказала ведь.

— Имя?

— Нинка.

— Давно воюешь?

— Два года… Да разве это воюешь? То мешки вожу, то бочки от лярда, то сено, то крупу. Сам у Манурова служишь, знаешь, что у продслужбы за война. Мы из автобата вам приданы… Хотела в снайперы, а очутилась тут.

— И тут кому-то нужно.

— Слыхала уж… Зараза, а не машина, выбивает вторую, — ругнулась Качина, дергая ручку переключения скоростей, в коробке, срываясь, лязгали шестерни. — Ты-то хоть повоевал или тоже все время в интендантах? С рукой-то что?

— Повоевал…

Обогнув низину, Нина, ни разу не засев, каким-то особым шоферским чутьем вывела машину почти к железнодорожной колее.

— Без нас обошлось, — выходя, показал Вельтман на насыпь.

Там в сторону Росточина медленно двигался их состав, подталкиваемый сзади двумя паровозами «ФД», тянувшими за собой длинный санитарный эшелон.

— Повезло им… Не замерзли? — спросил старший лейтенант Гурилева, стоявшего в кузове.

— Терпимо. — Гурилев пошевелил в карманах пальто окоченевшими пальцами.

— Поехали, что ли? — позвала Качина. В ватнике и кирзовых сапогах, бедрастая, рядом с высоким Вельтманом она казалась Гурилеву сверху совсем коротышкой. Ветер шевелил ее светлые волосы, привычным движением пальцев она убирала их-за уши. И хотя было темно, Гурилев видел, что девушка сбоку осторожно разглядывала Вельтмана…

В Бортняково они добрались к семи утра. День начинался гнилым серым рассветом, тускло нависли тучи, по всему небу в один цвет размазанные сырым ветром.