Эмэ Бээкман: Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Лицо мужчины смягчилось, впервые за долгое время он почувствовал, как на него снисходит покой. Пошарив в кармане брюк, он вытащил смятую пачку и пересчитал сигареты. Можно было бы подумать, что он ограничивает себя строгой нормой, если б этот жадный взгляд не был вызван великим голодом на табак, кто знает, как надолго еще.

Внезапно на выгоне, за которым вдоль излучины реки тянулся ольшаник, мужчина заметил старуху. Она стояла в темном платке подле белых стволов берез и мочилась, задрав высоко юбку и расставив ноги, как животное. Мужчина отвернулся, он не был настолько молод, чтобы рассмеяться или разозлиться. И все же старуха в какой-то степени испортила первое впечатление от хутора, который из-за царившего на нем образцового порядка казался сентябрьским вечером этого года даже чуть-чуть нереальным.

Мужчина пристально глядел на недокуренную сигарету. Курить больше не хотелось. Погасив сигарету, он не выбросил окурок, а засунул его обратно в измятую пачку и отправился разыскивать кого-нибудь другого из обитателей хутора — ему казалось, что со старухой, которая приближалась к дому, он поговорить не сможет.

Услышав со стороны хлева громкий голос, незнакомец, словно решив бежать от старухи, поспешно свернул на тропинку, протоптанную в зарослях ромашек. Еще не привыкнув к сумеркам, он, входя в дверь, споткнулся о навозные вилы, но, схватившись за черенок, устоял сам и не дал упасть вилам.

В проходе стояла женщина и маленькой скамейкой дубасила брыкавшуюся на привязи корову. На навозной подстилке валялся опрокинутый подойник. Мужчина хотел остановить женщину, которая столь грубо обращалась с животным, но от растерянности не смог выговорить ни слова. Женщина ругала корову на чистейшем английском языке.

— Ну? — заметив постороннего, крикнула женщина. Швырнув скамейку туда же, где лежал подойник, она вы терла руки полотенцем и подошла поближе.

— Ну? — зло выдохнула она и подбоченилась.

— Здравствуйте, — спокойно сказал мужчина. — Крестьянке следовало бы знать, что если со скотиной обращаться ласково…

— Ясно! — с раздражением прервала его женщина. — То молоко из вымени само потечет в подойник, можно рук и не прикладывать!

— Почему бы ему и не потечь. Вы, очевидно, привели вашу скотину прямиком из английской нижней палаты! — усмехнулся мужчина.

Женщина что-то пробормотала и, повернувшись спиной, направилась по проходу в дальний конец хлева. Похлопав каждую из коров по боку, она наградила тумаком бурокрасного быка, стоящего в ряду последним, и тот сердито засопел. Еще раз хлопнув быка, женщина сказала ему:

— Ну, Мадис, не отвязать ли тебя — в хлеву станет просторнее.

Бык как будто понял, согнул шею и стал ворошить ногой солому. Женщина торжествующе рассмеялась.

— Хожу с ним иногда погулять, — объявила она. — Мадис у меня как пес. Отличный злой бык, никто и близко не подойдет. Не так давно волостное начальство приезжало проверить количество скота, ну, я улучила момент, когда господа рылись в портфеле, и выпустила Мадиса. Мужчины, словно высевки, полетели через забор, какой-то негодяй сломал жердь. Что поделаешь, недосуг им тренироваться в прыжках, изо дня в день разъезжают да вынюхивают. Считают, что раз все граждане записаны в церковную книгу, так пусть будет записана и вся скотина. Скоро захотят получать мясо и шерсть с собак и кошек.

— Так ни с чем и ушли? — полюбопытствовал мужчина.

— Сколько можно трястись за забором? Я едва удержалась от смеха и так жалобно говорю: мой-де злой бык вырвался, что тут будешь делать. Потом коровы мычали от благодарности, а свинья хрюкала от удовольствия, что Мадис спас их от бойни.

Женщина не отошла от быка, пожалуй, она даже придвинулась поближе к ревущему животному, готовая в любую минуту спустить его с привязи.

Мужчина понял, что женщина угрожает ему, приняв, видимо, за какое-то должностное лицо. Он от души расхохотался и, больной ногой волоча за собой пучок соломы, подошел к женщине.

Она широко раскрыла глаза от удивления, когда мужчина положил руку на спину быка, погладил его против шерсти и потрогал страшное животное за рога.

— Надо бы подпилить, — деловито заметил мужчина. — И не мешало бы продеть в нос кольцо.

Женщина взяла в руки цепь, которой был привязан Мадис.

— Хотел попроситься на ночлег, — сказал мужчина, объясняя причину своего появления.

— Ах вот оно что, — вздохнула женщина, видимо устав от собственной резкости.