Виктор Баныкин - Андрей Снежков учится жить.

Дмитрий Потапыч Фомичев двадцать один год работал на Волге бакенщиком, и на четвертом техническом участке пути его считали самым старым, бывалым волгарем. Ему много раз предлагали должность обстановочного старшины, но старик всегда отказывался.

— Мне так лучше, — смущенно говорил он, почесывая переносицу. — Тут я сам над собой хозяин. Надо что — сделал. А спрашивать с других не умею. Старшине же без этого нельзя. Порядок свое требует.

Пост Дмитрия Потапыча находился в семи километрах от деревни, вверх по реке, возле небольшого, но с крутыми, почти отвесными склонами Задельного оврага, по соседству с Молодецким курганом.

Маленький, в два окна домик стоял на высоком каменистом берегу, и от него на много километров хорошо была видна Волга.

Каждую весну домик заботливо белили и над окнами черной краской крупно выводили цифру «1420» — номер поста.

Дмитрий Потапыч любил порядок: около поста всегда было чисто и опрятно. В гору поднималась лесенка в несколько ступенек из серого камня, перед домиком стояла врытая в землю скамья, возле которой Дмитрий Потапыч в погожие дни вязал сети. Тут же в ряд стояли красные и белые запасные бакены, а около сеней чернел таган с закопченными и обгорелыми рогульками для котелка.

— Любы-дороги мне наши тихие места, — улыбался старик, глядя с кручи вниз. — Они, Жигули-то, одни такие на всю Волгу.

Сам старик был тоже тихий и добрый и больше всего на свете боялся шума и скандала. Даже когда Дмитрий Потапыч бывал навеселе, что с ним непременно случалось в дни посещения Ставрополя, районного городка, куда приходилось изредка ездить на базар, он не буянил, а спешил скорее лечь спать.

Жена, немного ворчливая, но тоже с мягкой, кроткой душой старуха, встречала подгулявшего мужа неодобрительными словами:

— Ах, грех-то какой, опять старик напился!

Дмитрий Потапыч молча проходил в горницу, долго снимал сапоги, а потом тут же, не успев положить на кровать ноги, засыпал.

У старика было два сына.

Старший, Константин — женатый, имел уже двух сыновей. Константин вышел весь в отца: и ростом и привычками. В затруднительном положении он так же, как и старик, почесывал широкую переносицу и хмурил белесые негустые брови.

Константин работал бакенщиком, на одном посту с отцом. Ему тоже по душе были и глухой Задельный овраг в Жигулях и ежедневные, вошедшие в привычку, поездки на бакены.

Жена его, Катерина, сухопарая, рослая женщина с сильными мужскими руками и наивными тихими глазами, никогда не сидела без дела, будто не знала усталости.

Она любила мужа, считала его красивым и ревновала к другим женщинам.

Если, случалось, Константин не являлся домой двое суток, Катерина начинала волноваться, думая, что он утонул. Зато, когда муж приходил, она обретала покой и счастье.

Проворно собирала на стол обед, подавала мужу чистый ручник, ставила перед ним кружку холодного хлебного квасу, то и дело спрашивая: «Костенька, еще чего подать?», чем приводила его в смущение.

Младший, Павел, служил в Красной Армии. Осенью его ждали домой. Особенно тосковала по сыну старуха. Павел все виделся ей во сне, и она любила об этом рассказывать соседкам.

— Придет Павел, — говорил иногда Дмитрий Потапыч, — женю его, и тогда моей жизненной линии можно подводить черту.

Старик заготовил бревен для нового дома, который решил выстроить Константину; младшего сына он собирался оставить с собой.

— Нам со старухой и кухни хватит, а ему с молодушкой в комнате да в горнице не тесно будет, — говорил он.

Август прошел в ожидании Павла. Наступил сентябрь, а парня все не было. Старуха так истомилась в тоске по сыну, что заболела. Тревога жены передавалась и Дмитрию Потапычу. Ему стали приходить в голову всякие мысли; но больше всего он боялся, как бы Павел не попал в крушение. Старик никогда не ездил в поезде и считал, что на железных дорогах каждый день происходят крушения. Самым надежным транспортом, по мнению Дмитрия Потапыча, был водный.

Но вот, наконец, явился и Павел. Он приехал в субботу, когда старуха с Катериной топили баню.

Павла первым увидел Егор — шустрый краснощекий мальчишка, игравший во дворе с пятилетним братом Алешей.

— Бабушка, — закричал Егор, бросаясь в предбанник, — дядя Паша приехал!

Старуха перестала мешать в кадушке золу и как была с ковшом в руках, так и выбежала во двор.

Павел стоял у крыльца и подкидывал на руках визжавшего от восторга Алешу, а на земле валялись брошенные впопыхах вещевой мешок и скомканная солдатская шинель.