Иван Слободчиков - Большие Поляны

— Где Сараскин? Где Коновалов? — спросил Уфимцев.

Но Коновалов уже шел от крайнего комбайна, шел не спеша, по-стариковски, подшаркивая ногами. Рядом с ним шагал Мишка Лукьянов с какой-то рогатой железякой, держа ее на весу в вытянутой руке. Мишка еще молодой, ему едва минуло восемнадцать лет. Он два года стажировался у Коновалова, а нынче собирался работать самостоятельно.

— Свой старый комбайн глядел, — сообщил Коновалов, здороваясь. — Попробовали, ровно идет. Вот только детальку подварить, — и он ткнул пальцем в железяку.

Солнце уже стояло над головой и нестерпимо жгло. На увале за поскотиной сохли рядки скошенной травы, по ним важно расхаживали грачи. Где-то недалеко ревел заблудившийся теленок, и его голос — тягучий, ленивый — поднимал в Уфимцеве злость на всю эту полуденную застойную тишину, на спокойных, неторопливых грачей, на безмолвную пустоту мастерской.

Из дверей мастерской появился Сараскин с ветошью, которой он тщательно вытирал руки. Уфимцев посмотрел на его крепко сбитую фигуру в темно-синем, чисто выстиранном комбинезоне, на аккуратный ежик русых волос, на неторопливые движения.

Знал он Юрку с детства. В селе давно перестали удивляться тому, что у бессменного колхозного конюха Архипа Сараскина сын уродился не лошадником, а механизатором. В пятнадцать лет Юрка уже водил машину, как заправский шофер. После службы в армии он окончил техникум механизации и третий год работал механиком колхоза.

— Рассказывай, что у вас происходит? — потребовал Уфимцев.

— Происходит вот, — ответил Сараскин, хмуря брови. — Соревнуемся, кто кого пересидит.

— И долго сидеть намерены?

— Спросите у Семечкина. Он — заводила.

— Что значит — заводила? — возмутился Семечкин, посмотрев с вызовом на Сараскина. — Мы все не согласны, не один я. Раз несправедливость допущена...

— В чем несправедливость? — перебил Уфимцев. — Давай короче. Сейчас не до митингов.

— А почему новый комбайн Коновалову, а не кому-то другому? Чем он лучше? Мы все равны, такие же комбайнеры.

Уфимцев мог бы долго говорить, почему правление решило новый комбайн отдать Ивану Петровичу Коновалову. Вот он сидит сейчас рядом с ним и лишь тяжело вздыхает, не поднимая поседевшей головы. Скоро тридцать лет, как он водит комбайн по полям колхоза «Большие Поляны», не один десяток парней, ставших комбайнерами, прошли его науку.

И вот право этого человека, уважаемого всеми, оспаривает Семечкин, который вместе с братом где-то пропадал десять лет, бросив колхоз.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Уфимцев.

— Что? Разыграть, кому выпадет. Коновалову так Коновалову, мне так мне.

— А ты как считаешь? — спросил Уфимцев старшего Федотова.

— Конечно, разыграть, — ответил тот, пряча под козырьком фуражки глаза. — По справедливости...

Уфимцев перевел взгляд на Тетеркина. Тот сидел в прежней позе, блестя лысиной, всем видом давая понять, что он человек маленький, его дело — сторона.

— А твое какое мнение, Никанор Павлович?

Тетеркин быстро и настороженно взглянул на председателя колхоза, но тут же опустил глаза.

— Как вам сказать? — он развел руками, словно и в самом деле затруднялся, не знал, как решить вопрос. — Конечно, заработать всем хочется, есть к этому стремление. Тут нельзя людей сдерживать, они общественный интерес выказывают, хотят как лучше, чтобы работать на совесть, не покладая рук. Вот к примеру...

— Хватит! — сказал Уфимцев, и Тетеркин замолк на полуслове, не возмутившись, ничем не проявив своего отношения к окрику председателя, оставшись в той же позе, как будто не он сейчас говорил. — А ты как, Михаил?

— Вы знаете, какой он — Иван Петрович? — выдохнул Мишка, и в этом выдохе слышна была и боль за человека, и огромное уважение к нему. — Он... самый лучший! Понимаете? Самый лучший в районе. Нет, в республике! Во всем Советском Союзе!

— Ясно! — заключил, улыбнувшись, Уфимцев. — Характеристика дана полная.

Братья Федотовы засмеялись, но видя, что никто их не поддерживает, замолчали.

— Так вот, друзья, — сказал Уфимцев, — предупреждаю: кто не согласен с решением правления, может сегодня же переходить на другую работу.

— Совсем уйдем! — крикнул Семечкин. — Подумаешь — колхоз! Да нас на любой стройке, с руками... Посмотрим, что запоешь, когда комбайны стоять будут.

— Не будут стоять комбайны, — ответил Уфимцев.

— Не будут? — удивился Семечкин. — А где комбайнеров возьмешь? Будто мы не знаем колхозные кадры.