Екатерина Шереметьева: Весны гонцы 2

Повезло, что пришел Костя Рудный — надежная помощь и смена, очень нужен, особенно мальчикам. Побольше бы таких в институте!

Анна Григорьевна прислушалась: в столовую вошли дети.

— Вот твой кефир, — деловито сказала Анка. — Хочешь пирога?

Что-то промычал Павлик. Слышится только побрякивание посуды, изредка мягкие замечания Анки:

— Не болтай ногами. Возьми ложечку — удобнее.

Повзрослела, уже редко раздражается на братишку.

Началась работа Рудного с обсуждения отчетного концерта «целинников».

На этой беседе Соколова не хотела присутствовать. Свободнее будет и Косте и ребятам. Утром за час до урока позвонила Рудному:

— Костя, я опоздаю. Ключ сломался от входной двери — мне нужно дождаться своих. Извините, уж начинайте без меня. Приду ко второму часу.

Рудный молчал.

— Вы слышите меня?

— Чую. Передайте ключу мою сердечную благодарность, Анна Григорьевна.

— Нет, он правда сломался!.. — как пойманная девчонка, заторопилась Соколова.

— А я разве?.. Спасибо ему, что вовремя.

Соколова расхохоталась:

— А ну, без великосветских заходов! Ключ в самом деле сломался, но я могла бы, конечно, не опоздать… А вот вы почему не сказали: «Драгоценный шеф, на первый случай избавьте меня от вашего пронзительного глаза», — ведь думали так?

— Не совсем, драгоценный шеф. Я думал…

Соколова перебила:

— Условимся: все, что касается курса, — свои желания, замыслы, претензии друг к другу — не мариновать, а выкладывать тут же. И выяснять, кто прав, будем вместе. Ну, значит, я опаздываю на час-полтора, хотя любопытство меня гложет.

Не любопытство, скорее беспокойство мучило Соколову. Все мысли были там, в аудитории. Рано или поздно курс оценит, полюбит Рудного, но все же начало многое решает. Сама всегда (а опыт уже двадцать с лишним!) особенно готовилась к первому занятию. А Рудный начинает педагогическую работу.

Едва пошел второй час урока, Соколова тихо открыла дверь в тамбур, остановилась.

— Не говоря о моральной стороне, это просто глупо, — звонко, решительно говорил Рудный. — Вдумайтесь, вы — актер, что вы такое без людей? Выходит, «наплевать на зрителя»? Так отыщите себе необитаемый остров, играйте моноспектакли для собственного услаждения, — он переждал смех. — «Плюю на мнение людей!» Мерзкие слова, вранье и беспредельно глупо, — спокойно, как бы отбрасывая исчерпанную тему, сказал Рудный.

Соколова догадалась, что это Сычев «блеснул оригинальностью» перед новым преподавателем. Порадовала отповедь Рудного и смех студентов — уже есть контакт? Она вошла в аудиторию.

Все встали. Да, увлеченные лица, свободная поза Рудного, да, есть контакт.

— Продолжайте, — Соколова быстро села. — Продолжайте. Я пока отдохну.

Спор кипел о свободе человека в коллективе, о самом понимании свободы, о смысле жизни. Рудный направлял без нажима. Соколова вспомнила слова Ушинского об огне, оживляющем юность: «…ни бояться его, ни смотреть на него, как на нечто опасное для общества, ни стеснять его свободного горения, а только заботиться о том, чтобы материал, который в это время вливается в душу юноши, был хорошего качества».

— Вернемся теперь к началу, — сказал в это время Рудный. — Большие реки образуются из малых, малые — из ручьев. Чем больше чистых ручьев, тем чище река. Воздух вашего коллектива привлекает меня. Талантливых людей на свете больше, чем хороших. Много талантов остается не раскрыто — им не помогают. Очень нужны хорошие люди. Хо-рошие, — произнес он раздельно, быстро повернулся, посмотрел на Соколову, как двадцать лет назад, юным, застенчивым взглядом. — Я не разбираю концерт, Анна Григорьевна, — не знаю еще: кого за что надо ругать, за что хвалить. Мы оттолкнулись от концерта, чтоб выяснить: по пути нам или…

Соколова усмехнулась:

— Выяснили?

— По пути! — ответили дружно.

Как бывало после экзаменов, она подробно разбирала концерт — хорошее и плохое, заставляла играть кусочки сцен и тут же выправлять. Студенты работали серьезно и весело, свободно и собранно — в том наилучшем рабочем самочувствии, которое неизменно приносит много удач. «Погода урока создана Рудным, — подумала Соколова. — Насколько легче работать с ним, чем было с Галочкой!»

Но почему урок странно утомил? Даже лестница кажется препятствием… Откуда усталость, что отняло силы, когда сегодня все давалось так легко?

В коридор из двери парткома вышел Корнев.

— Вот кстати! На два слова, Анна Григорьевна.