Павел Федоров - Пограничная тишина

Весело сверкая счастливыми глазами, Галина разливала в тарелки уху, каждому старалась положить лучший кусок рыбы, и щеки ее пылали. Много ли нужно женщине, одиноко живущей на далекой заставе?

Утром гости напились кофе и через тот же самый мост прошли к себе домой.

Начальник вернулся на заставу, но едва вошел, как к нему шагнул дежурный — сержант. Сверля его голубыми, глубоко сидящими глазами, со строгой важностью на лице доложил:

— Товарищ майор, в районе погранзнака номер 236 неизвестная машина сегодня ночью нарушила границу о сопредельным государством, пересекла ее и, развернувшись на сопредельной стороне, возвратилась на нашу территорию.

— Выяснили, что это была за машина? — бесстрастным голосом спросил Григоренко.

— Никак нет. Только что позвонил старший наряда.

— Хорошо. Выясним.

Майор прошел в канцелярию и в изнеможении опустился на диван.

После встречи с поручиком Матейко майор Алексей Гордеевич Григоренко прожил очень трудный месяц. Его дело много раз разбирали разные инстанции и комиссии, которым положено разбирать такие дела. Он объяснялся и устно, и письменно, но самым тягостным был разговор с начальником отряда полковником Михайловым, к которому он относился с большим уважением. Самым тяжким был не проступок, а то, что Алексей Григоренко не доложил о нем вовремя полковнику, и что хуже всего — был с ним неискренним.

— О чем вы, Григоренко, думали, когда хотели скрыть от меня происшествие? — спрашивал полковник. — Разве я вам не доверял? — Вопросы Алексея Ивановича были сокрушительны, и он нисколько не пытался смягчить их.

Слушая полковника, Алексей и сам дивился бессмысленности своего поступка. Тогда, после доклада сержанта, он сел в стоявший наготове «газик» и выехал на место происшествия. Солнечное утро показало все его развороты и петли неподалеку около пограничного столба. Вместо того чтобы тотчас же доложить полковнику и честно во всем признаться, он, находясь в какой-то прострации, лег спать. А когда проснулся, сделал вид, что ничего особенного не произошло, и можно о таком досадном случае забыть...

— Вы вынуждаете меня поступить по всей строгости.

— Товарищ полковник, я же признал свою ошибку.

— Поздно...

— Я получил партийное взыскание!

— Это не вызывает у меня ни малейшего сострадания. Вы были неискренни и на парткомиссии. У меня не может быть к вам полного доверия.

— Мне больно это слышать, товарищ полковник.

— Мне тоже не легко подписывать представление об увольнении офицера из войск...

— Меня... уволят? — Григоренко этого не ожидал. Он не представлял себе, что форму, которую он так любит, ему придется снять.

— Представлять к награде куда приятней, — словно про себя сказал Алексей Иванович.

— Прошу оставить меня на любой должности, — тихо проговорил Григоренко.

Взглянув на майора исподлобья, полковник резко выпрямился, затем взял ручку и подписал бумагу. Отодвинув ее в сторону, проговорил:

— Не нужно меня просить. Дело ваше будет решать командование округа.

Поднимаясь на лифте, майор Григоренко вспомнил последний разговор с начальником отряда и крепко придавил ладонью карман кителя, где лежало написанное им объяснение. Командование отряда передало его дело на заключение округа. Сейчас он поднимался для последнего собеседования.

Алексей Гордеевич подошел к двери, постоял перед холодным, зеленого цвета дерматином. Ноги сами задержались... Много бы дал майор, чтобы только не переступать сегодня порог кабинета полковника Васильева. Вчера Васильев прочитал поданную майором бумагу, вернул ее, обескураживающе покачивая головой.

Григоренко помнил, как он стоял возле стола и сквозь стиснутые зубы попросил:

— Разрешите зайти еще раз, товарищ полковник?

— Да, заходите, только пишите все подробней. Я ведь хочу знать истину.

Полковника Васильева нельзя было назвать очень строгим. Нет. Однако его серые глубокие глаза смотрели на провинившегося из-под темных бровей с таким чрезвычайным вниманием, что майору Григоренко от этой пристальности стало не по себе. Пока он писал второе объяснение, помнил этот взгляд и не раз сжимал руками голову.

Оправив китель, майор сделал усилие и вошел в приемную. Знакомая, миловидная, опрятно и просто одетая Клавдия Анисимовна, приветливо кивнув, показала глазами на новенький, мягкий стул и скрылась за высокой дверью.

От больших окон в приемной было до прозрачности светло и необыкновенно тихо. Тишина эта охраняла строгую, без малейших излишеств, мебель, портрет Дзержинского и аккуратно сложенные на столе блокнотики, стопки бумаги. В такой уютно-строгой обстановке майор Григоренко вдруг почувствовал себя тоже насквозь прозрачным и, невольно вздохнув, готов был выбежать вон, чтобы заново, в третий раз! переписать объяснение... Совершить это он не успел: возвратилась Клавдия Анисимовна. Покойно и обнадеживающе улыбнувшись, она пропустила майора мимо себя и мягко прикрыла за ним внушительную дверь.