Ирина Велембовская: Несовершеннолетняя

— Да? — словно радуясь, что может на минутку оторваться от словаря, удивлялась и Ангелина. — А зачем нам потроха?

Первого июня праздновали Ангелинино двадцатипятилетие. Папа купил ей кольцо с большим красным камнем. Но через несколько дней Ангелина отправилась, взяв с собой Марианну, на пляж, и кольцо это уплыло с ее маленького пальца. Няня Дуня не утерпела и заявила папе:

— Покойница твоя этот супер как глаз бы берегла. Нашел ты себе Растереху Петровну!

Папа сделал вид, что не понял. Но няня жалости не знала. В тот же день за обедом сказала Марианне:

— А мать-покойница на тебя глядит, как ты не слухаешься, супу есть не желаешь. У ей сейчас сердце кровью запекается.

Папа за последнее время сильно похудел. Глаза у него стали туманные, виски замерцали, а на щеках прыгали два красных пятна, как у простуженного. Однажды Марианна увидела, войдя в комнату, как папа обнял Ангелину, а та увернулась. И пятна на папиных щеках побелели.

Соседки на кухне судачили:

— Она за него из-за прописки пошла. Кто это на ребенка в двадцать пять лет пойдет? Опять же — не работает, сидит барыней.

И только соседка-фармацевт, по-прежнему снабжавшая няню лекарствами, попросила:

— Пожалуйста, прекратите пересуды. Это очень нехорошо.

После 22 июня в Подмосковье наступили долгие, душные, сдавленные тревогой дни. Очередь добровольцев у военкомата, девчата, марширующие по улицам с красными крестами на повязках и с лихой песней: «Броня крепка, и танки наши быстры…» А через неделю — первые зажигалки, посыпавшиеся на крыши домов и сараев. Раненые, которых поместили в школу, куда Марианна уже ходила учиться. И вместо запаха жасмина и дикой розы, богато цветущих почти в каждом саду, над пригородом плыл едкий запах свежих пожарищ.

Няня Дуня и Ангелина копали во дворе щель. Копали по очереди, потому что на всех жильцов была одна лопата, остальные отдали тем, кого послали за город копать рвы.

Дело двигалось медленно: копать умела одна няня Дуня.

У Ангелины это вовсе не получалось, лицо у нее было испуганное и красное. А папа дежурил день и ночь у себя в учреждении. Он изорвал пиджак и прожег брюки. От него, когда он прибегал, пахло пожаром, чердаками, кирпичной пылью и сыростью бомбоубежищ.

К концу июля выдалась одна страшная ночь. Сигнал тревоги подали, когда было еще светло. Но подали поздно: когда все побежали по щелям, уже летели осколки и мальчишку-ремесленника убило на бегу. Где-то так кричал ребенок, что Марианна от ужаса заплакала.

Стояла темная ночь, а отбоя все не было. Самолеты черными воронами пролетели и ушли, а уж только потом забили где-то далеко орудия. Глина посыпалась в щель крупными горячими комками.

— Спаси нас, Матерь Божья! — истово шептала няня Дуня.

Ангелина дрожала, молча прижавшись к сырой стенке.

— Ты боишься? — шепотом спросила у нее Марианна, сама тоже вся дрожавшая. — Не бойся!

Но Ангелина как будто не слышала этих слов.

— Почему? — вдруг с отчаянием выкрикнула она. — Я не хочу!

Тогда няня Дуня перестала креститься и сказала грозно:

— Хватит блажить-то! Сама хоть десять раз помри, а ребенка не пугай. Егоистка!

И Ангелина, испугавшись еще больше, умолкла.

Утром появился папа. Рот у него был черный, глаза слезились. Он долго мял своей коричневой малосильной рукой белую ладонь Ангелины и несколько раз повторил:

— Я тебя прошу!..

Папа шел добровольцем. А о чем он просил Ангелину, ни няня Дуня, ни Марианна так и не поняли. Ангелина при папиных словах громко, но без слез всхлипнула, будто хотела в чем-то покаяться.

— Ты мой милый!.. — сказала она, сама не узнав своего голоса. И, чтобы не смотреть папе в глаза, положила голову ему на плечо.

Няня Дуня сердито махнула рукой и увела Марианну из комнаты.

— Наш-то в кралю свою влепился, — сказала она соседке, — а на родного ребенка и не поглядит.

Папу проводили, а через полчаса опять объявили тревогу, и посыпались черные зажигалки, и улицы потом все были черные.

На заре няня Дуня уложила Марианну спать и пошла занимать очередь за хлебом. Подурневшая от слез и страха Ангелина тоже прилегла. Но спали они недолго: появилась нянина крестница Нинка, крепкая, низкорослая, решительная девица, уборщица в парикмахерской.

— Хрёстной нету? — спросила Нинка. — Уезжаю я.

На Нинке надет был синий комбинезон, на голове плоский берет со значком Красного Креста. А косу свою в три пальца толщиной она в своей же парикмахерской и срезала.