Ирина Велембовская: Сладкая женщина

— Добрый вечер, — сказал Юра и поцеловал мать. — Ты что, уже ко сну отходишь?

Ничего не подозревая, он снял в коридоре шинель, сунулся своим носатым, большеглазым лицом в зеркальце у вешалки, потом шагнул в комнату. Задержать его Ане не удалось, да у нее как будто и язык отнялся.

…Сын не был у нее с Ноябрьских праздников. У Ани тогда уже шел роман с Тихоном. Ей бы следовало в тот приезд воздержаться от упреков Юре, который, прежде чем навестить ее, был у Николая Егоровича, в его новой семье. Казалось, пора бы уж Ане крест поставить на своем бывшем муже. Но она, как истинная женщина, даже любя другого, все равно пыталась выведать, каково там Николаю Егоровичу с новой-то, с интеллигентной. Хотелось услышать, что ему там солоно, что он просчитался. И отношение сына ко всему происшедшему ее просто оскорбляло.

— Это почему же я не должен туда ходить? — почти с вызовом спросил Юра.

— Конечно, там культурные!.. А мать-то ведь у тебя дура непромытая!..

— Я этого не говорю…

Аня провела платочком под глазами.

— Вот правильно бабушка-покойница высказывалась, что ты больно гордый, Юра.

Сын пожал плечами.

— Не знаю. Бабушка меня любила. Где ее похоронили — у нас в деревне или в Макаровке?

А больше им и не о чем было тогда поговорить. Водку Юра не любил, ел очень умеренно, несмотря на свой большой рост и плотность. Чтобы скоротать вечер, включили телевизор. Но Аня заметила: Юра смотрит только из вежливости.

— Ты, Юрочка, чайник мне эмалированный не привезешь? У вас там, в Ленинграде-то, говорят, хорошие.

Нет, неплохой все-таки у нее был сын! Другой молодой офицер сказал бы: «Да ты что, с ума сошла? Буду я еще с чайниками!..

А Юра обещал:

— Хорошо, привезу.

…И вот сейчас ее сын увидел Тихона. Тот сидел на диване без пиджака и без ботинок, но в целом его вид ничего не выдавал. Зря только рядом оказалась брошенной подушка. Зато вид матери говорил о многом.

— Это, Юрик, из деревни ко мне приехали, — тихо сказала она. — Земляк наш один…

Крупное молодое лицо Юры почти ничего не выразило.

— Ну как погода у вас тут? — спросил он. — У нас в Ленинграде зима какая-то кислая. Я, мама, всего на десять минут: у меня поезд на Харьков.

Юра вынул из чемодана и положил перед матерью какую-то коробку.

— Ты извини, фантазия ничего забавного не подсказала.

«Что же этот-то молчит?.. — боясь взглянуть на Тихона, спрашивала себя Аня. — Хоть бы выручил чем… Парень не растерялся, а этот молчит».

— Чаю попьешь, Юрочка?

— Не беспокойся. В поезде сразу принесут.

И Юра снял только что повешенную на крючок шинель. Поцеловал мать уже не в щеку, а в висок, подальше от рта.

Когда Аня вернулась в комнату, лицо у Тихона было почти черное. Он шарил в карманах, ища папиросы, но никак не мог найти.

— Старший лейтенант?..

— Да… Ты не подумай, Тиша, что он нарочно. Он ведь ничего не знал. А то бы не пришел. Он хороший…

— Я это понял, — сказал Тихон. Не докурив папиросы, он поднялся.

— Ну ладно, пойду.

Его интонация исключала возражения. В коридоре он слишком долго затягивал шнурки на ботинках, оборвал один, завязал узелком.

— Никак!.. — сказал он почти жалобно.

— Когда придешь, Тиша?

— Как-нибудь зайду.

Оставшись одна, Аня села в кресло и, не зная, что с собой делать, протянула руку и включила телевизор, этот спасительный ящик.

Сейчас на его экране шла ярая пляска. Одетые в расшитые рубашки мужчины плясали вприсядку, почти ходили на голове. Какой-то танцевальный коллектив старался вовсю. Аня просто обожала такие выступления, но сейчас не могла понять: да что же они никак не остановятся, пляшут, как заведенные?..

«Юра к отцу пошел… Если бы ему на поезд, он бы билет показал…»

Не было ничего предосудительного в том, что она встречалась с Тихоном. Ей только за сорок, мужа нет. Ко Ане подумалось, что она сегодня сильно, очень сильно обидела своего сына. Может быть, на этот раз он приехал с какими-то теплыми словами, может быть, он хотел ей что-то о себе рассказать. У него было очень хорошее лицо, когда он вошел. Вот коробку привез с дорогими духами… Какая она ни на есть, а все-таки же мать ему! Он и пришел… А тут этот сидит.

Пляска на экране все продолжалась. Теперь, показывая нижние юбки, кружились девчата.

«Расскажет Юра Коле или нет?» — думала Аня.

И вспомнила, как вел себя Тихон:

«Пятый десяток мужику, а растерялся. Как побитый сидел…»

Февраль был удивительно безжалостный — мокрый, сквозняковый, без единого яркого солнечного пятна. Когда вдруг в двадцатых числах одно воскресное утро выдалось светлее обычного, Аня обратила внимание, что уж очень плохо стало у нее в квартире: пыльно, натоптано, захватано. Вроде как когда-то в квартире у Шубкиных.