Ирина Велембовская: Тайна вклада

— Здравствуйте!

— Здорово.

— Так это… Может быть, пойдем?

— Вот так и идти? — Гена показал на свои босые ноги.

— Зачем же?.. Я подожду.

Наймушин сел на табуретку и шапчонку свою зажал между коленями. «Сиротой прикидывается!» — подумал Гена. Но вид у Наймушина был очень замаянный. Опять он моргал.

Надевать на себя Гене особенно было нечего. Но он решил этот процесс елико возможно растянуть. Достал из дорожной сумки «Аэрофлот» подаренную коллективом электробритву.

— Я ведь еще и в столовую пойду, — предупредил он Наймушина.

Тот всем своим видом выразил, что согласен ждать. Гена брился и искоса поглядывал на Наймушина.

— Говорят, собак отстреливаешь? — спросил он, наслаждаясь своей властью над этим человеком.

Тот вздохнул.

— Собака-то больная была. Я мать предупреждал, что к ветеринару надо, а она сама лечила. Тут я как-то пришел, а со мной лайка была чужая, натаскивать взял. Этот черный шелудяк и кинулся на нее. Чего мне делать-то оставалось?

Гена всем своим видом показал, что такое объяснение его не удовлетворяет.

— Послушай, друг, — заискивая, сказал Наймушин, — ты поставь себя на мое место. Была бы у тебя мать…

— У меня матери нет, — вырвав вилку из штепселя, резко сказал Гена.

— А у меня вот была. Какой-никакой, я ей сын. Ты бы чужому уступил?

— Честно?

— Честно!

— Не уступил бы. Если бы мог. А ты не можешь. Наймушин побледнел и поднялся с табуретки.

— Неужели у вас в Москве все такие?

— Москва ни при чем.

— Значит, не отдашь?

— Излишний вопрос.

Вдруг Гена решил, что эту игру пора и кончать.

— Ладно, посиди еще. А я в туалет сбегаю. Оставив оторопелого Наймушина в одиночестве, Гена прикрыл дверь. Для виду еще немножко походил по коридору.

— Не соскучился? — спросил он, вернувшись в комнату. — А то вон радиоприемник. Выступает вокальный ансамбль «Аккорд».

— Ты деньги отдашь? — тихо спросил Наймушин.

— Я же сказал, что отдам.

— Ты не сказал…

— Разве?

Наймушин глядел на Гену потерянно.

— Иди, иди! — сказал Гена. — Займи очередь. Наймушин вскочил и пошел. В дверях оглянулся. Взгляд у него был умоляющий.

Свое расставание с домом приезжих Гена тоже оттянул насколько мог. Все равно рабочий поезд отходил только в три часа дня, и времени оставалось — девать некуда. Он сдал койку, сам снял и свернул постельное белье, снес его дежурной. Забрал у нее свой паспорт, посидел, поговорил и даже показал фотографию сына.

— И что за населенный пункт у вас! — сказал он. — Даже сувенира ребенку купить негде.

Дежурная вместо сувенира всыпала Гене в карман два стакана кедровых орехов. Это уже было что-то! Оставалось проститься.

Ходу до райтрудсберкассы было всего минут десять, но Гена отправился окружным путем. Он рассчитывал, что этими затяжками взвинчивает Наймушина, но и себя взвинтил порядком. Правда, утренняя прогулка — это совсем не то, что ночная: щемящей тоски Гена уже не испытывал. Сегодня он ехал домой, знал, что уже завтра вечером ступит на перрон Ярославского вокзала и еще минут через сорок нажмет звонок тещиной квартиры на улице Олеко Дундича. Выбежит Аскольдик, за ним Шура, за нею теща!.. Гена почувствовал, что слезы опять немножко сжали ему горло, но это так…

«Черт с ним! — подумал Гена о Наймушине. — Отдать и…»

Он зашагал к сберкассе. Наймушин топтался у крыльца.

— Замерз? — спросил его Гена.

— Нет. Хотя… Знаешь, поскорее бы уж… Замучился я. Уже и сам не рад.

Гена усмехнулся и взошел на крыльцо.

— Здравствуйте, девушки! — бодро произнес он. — Как видите, это обратно я.

Все поглядели на него с живым любопытством. В том числе и Маргарита.

— Подождите минуточку, — сказала Гене заведующая.

— Жду.

В помещении сберкассы жарко топилась печь-голландка. Гена подошел и стал греть руки.

— Дайте, пожалуйста, ваш паспорт, — попросила заведующая.

Гена подал. Та ушла за перегородку. Гена посмотрел в окошко: бедняга Наймушин топтался на снегу. Поднял воротник, засунул руки в карманы — в первый раз на глазах Гены он действительно замерзал.

— Почему же у вас имя другое? — вдруг спросила заведующая, выйдя из-за перегородки.

— Как другое? — удивился Гена. Но это произошло от неожиданности, а вообще удивляться ему было нечего.

— Вклад завещан Иванову Геннадию Ивановичу, а вы Иванов Гавриил Иванович.

— Точно! — сказал Гена.

Его действительно звали Гавриил. И сын у него был Аскольд Гавриилович. А Геной его стали называть лет с шести, когда ему самому показалось, что Гаврик или Гаврюшка — это не звучит. Его и теперь многие товарищи по работе считали Геннадием. Покойная Матрена Яковлевна настоящего его имени или не знала, или просто забыла.