Анатолий Хорунжий: Неоконченный полет

Я работал со всеми «нормандцами», но к каждому слову, обращенному к Филиппу, добавлял еще одну каплю своей души. Его отношение ко мне, его всегда ласковые и жадные к знаниям и жизни глаза, его честность сами невольно вызывали мое особенное отношение к нему.

Зима, весна. Полеты, вечера в Доме Красной Армии, разговоры и песни. Французы любили нашу «Землянку», так поэтично и глубоко душевно произносили: «Темная ночь, только пули свистят по степи», а еще танго «Таня», песню «Катюша» — ведь это были имена наших девушек.

У Филиппа была и своя песня. Он играл на фортепиано, и когда оно нам попадалось, лейтенант никогда его не обходил. Сияющий, он бежал к инструменту, будто боялся, что кто-то нарушит его вдохновенное увлечение, — играл, играл, и все для товарищей, все новое. Называл такие минуты «концерт проездом». Но под самый финал у него была своя коронная, медленного темпа, какая-то задумчивая, немного грустная песня. Она заставляла самых веселых умолкать, задуматься, она переносила нас к нашим матерям, к родным домам, в ней отзывалась сама человеческая жизнь.

Не знаю, были ли в этой песне слова. Я сам подобрал к ней те, какие знал и какие совпадали с ее ритмом. Когда их-переводили для Филиппа, он смеялся и шутил: «Казак, который упился, на гриву склонился, потом зажурился. Это мне очень нравится». Когда же на этот мотив мы пели, что казак готов был продать своего коня за мед, за горилку, за хорошу жинку, Филипп прекращал петь и хлопал в ладоши:

— Браво!

Так в нашей фронтовой жизни переплеталось все, что мы знали и умели, и это объединяло нас и вдохновляло на бои, к которым мы упорно готовились. Тем временем прибыла еще одна группа новичков, стремившихся как можно скорее отомстить врагу за Францию. Мы с восхищением оглядывали их, чем-то похожих на птиц, преждевременно прилетевших из теплых африканских стран в нашу хмурую весну. Теперь новых добровольцев «Нормандии» обучали на земле и в воздухе свои ветераны Пуйяд, Лефевр, Муанэ, и вскоре все эскадрильи были укомплектованы, и они уже вылетали в бой.

Вот уже и «носы» самолетов разрисованы в три цвета французского знамени, и «яки» были переданы французским летчикам. В воздухе с каждым днем становилось теплее, чувствовалась весна, а разлука, даже короткая, с друзьями обжигала морозом. Филипп каждую свободную минутку около меня, я — с ним. Я натолкал в сумку Филиппа конвертов и бумаги, чтобы хватило ему до самой победы, он записал мне свой адрес, я ему свой. Разлука друзей вещь серьезная.

И вдруг — ура! — наш полк отправляется на передовые рубежи вместе с французским, а своих механиков, бывалых гвардейцев, мы передаем «Нормандии». Я с Филиппом пережил это так радостно, словно встретился через десять лет после разлуки. Когда же стали распределять наших механиков, я попросил у своего командира полка прикрепить механика моего самолета, чудесного толстячка Володю Белозуба, к машине Филиппа де Сейна. Сержант Белозуб никогда не подводил меня, и я был уверен, что поможет моему другу побеждать врага.

Кто мог предвидеть беду? На войне все бурно меняется, самый добродушный поступок может привести к совершенно неожиданному, у фактов своя логика развития и превращений. Дорогой Филипп, почему ты так доверчиво принимал все, что я делал для тебя? Ведь если бы не это, все было бы по-иному.

Все это произошло потом, позже, когда французские ребята натешились пылающими «юнкерсами» и «мессершмиттами», после того, как пронизали атаками все небо задымленной Белоруссии и перелетали на зеленые литовские раздолья. Французские истребители крепко били воспитанников Геринга! Недаром поблекшие в боевых неудачах гитлеровские асы научились молниеносно распознавать в воздухе не только, трехцветные «яки», но и их четкие вензеля высшего пилотажа. «Осторожно! В воздухе французы!» — вопили они в эфире. О, нормандцы, парижане, руанцы преодолели пустыни и опасности на пути в Советский Союз не только для того, чтобы показать нам, какие они остроумные, как любят девушек (Лоран все-таки вывез с собой тулячку, красавицу Риту), но и для того, чтобы продемонстрировать высокую преданность воинскому долгу и дружбе. Кто хочет узнать об атом подробнее, пусть прочитает записки летчика Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман», роман Мартини Моно, и он поймет этих прекрасных ребят, мое восхищение Филиппом, и мое горе тех дней, и эти мои хаотичные воспоминания, вызванные услышанной песней.

...Фронт наступал. Мы перелетали на новый, отвоеванный аэродром. Перелетали — это звучит поэтично, но это касалось лишь тех, кто имел крылья. Механики и радисты не все могли поместиться в «Дуглас», который дарил полку один-два рейса. Когда летчик видел, как механик снаряжает самолет на новую базу, прилаживая в фюзеляж инструмент, запасные детальки, ключи и молотки вместе с личными вещами, то не в силах был разлучиться с механиком и брал его на «свои крылья».