Анатолий Калинин - Товарищи

— Павел! — Он громче повторил: — Павел!

— Да, слушаю, Александр Александрович, — вдруг сразу открывая глаза и вставая со стула во весь свой большой рост, ответил мужчина. Как ни крепко он спал, он, видимо, обладал счастливым свойством спать в любых условиях и теперь, проснувшись, смотрел безмятежно ясным взором.

— Я тебя, Павел, еще и разглядеть не успел. Ну-ка, выйди на свет. Ни дать ни взять — кулак времен двадцать девятого года! — засмеялся Александр Александрович, рассматривая этого выступившего на середину комнаты человека, одетого в черный, блестевший на швах и лопатках пиджак и в такие же брюки, заправленные в сапоги. Старый картуз прикрывал его голову, коротко остриженную над загорелой шеей. — И бороду успел отрастить.

— Она, Александр Александрович, у меня отросла на окопах.

— А-а, уморил! — веселился Александр Александрович. — Нет, ты только посмотри! — обернулся он к помощнику.

И помощник тоже засмеялся, но столько глядя на бороду, сколько заражаясь его смехом.

— Кулак! — заключил Александр Александрович. — Нет, ты взгляни, — поискал он глазами помощника. Но тут же погасил улыбку. — Не хватает еще торчащего из-под полы обреза. Не годится, — решительно сказал Александр Александрович. — Ты должен при случае раствориться в толпе, кануть, а тебя по одной бороде найдут. Кстати, не грех и поучиться. Знаешь, кого они бургомистром прочат? — И сам же ответил: — Виккерпу. Изволь анкету. — Он взял со стола, поднес к глазам лист бумаги: — Из колонистов. Работал в мехторге бухгалтером. Член месткома. Наша разведка поздно нащупала, и он успел уйти в какую-то скважину.

С брезгливостью он положил на стол и отодвинул от себя лист бумаги.

— Все нечистое повылезет сейчас. Запоминай, Павел. И врагов запоминай, и промахи нашего воспитания. — На секунду прикрыв веки, он круто изменил направление разговора: — Так вот, нужно еще раз обдумать детали. Тут необходимо внести поправки. Садись. Если допустить, что связь между пятерками неизменно осуществляется одними и теми же людьми, то в случае провала одного это может повлечь за собой… — И он стал излагать смысл поправок: — В то время как, вынув одно звено из цепи, можно лишь временно прервать цепь в этом месте, — потянув за одно звено, легко вытащить все остальные. При всей испытанности оставляемых для связи товарищей, которые стоят выше подозрений, нельзя поручиться за то, что враг окажется менее предусмотрительным. Вообще ничего нет опаснее полагаться на глупость врага. В конце концов и самого опытного человека может подвести случайность. Кому-нибудь из товарищей, возможно, воочию придется познакомиться с нравами гестапо. — Заметив тень, скользнувшую при этих словах по лицу Павла, он сердито сказал: — Я вовсе не собираюсь стращать. Обком верит в стойкость товарищей, оставляемых для работы в городе и в лагере военнопленных, однако надеется и на их осмотрительность. Если же связные все время будут меняться, то как бы, допустим, ни тяжела была потеря одного человека, выковать одно звено всегда легче, чем составить всю цепь заново. Никто, кроме одного-единственного связного, не должен знать дороги к руководителю. — Как бы предчувствуя при этом возражения, он вглядывался в лицо Павла. И, предупреждая его движение, сухо сказал: — Это рекомендуется не во имя чьей-то личной безопасности, а в интересах сохранения руководства, к которому сходятся все нити.

— Да, но личное влияние… — заговорил низким голосом Павел.

— Сила вашего влияния должна быть равной влиянию руководителя и в том случае, когда вы не объявляете о себе людям.

В эту минуту вернулся ходивший куда-то наверх помощник и, наклонившись к Александру Александровичу со встревоженным лицом, сказал ему что-то на ухо.

— После! — раздраженно отмахнулся Александр Александрович. Он некоторое время мучительно морщился, восстанавливая в памяти нарушенное течение мыслей. — Конечно, всего не предусмотришь. Известно, что они заигрывают с казачеством. Вплоть до обещания автономии Дона. Могу добавить, что вытащили откуда-то Краснова и пустили по лагерям военнопленных набирать войско. Голодом и железом принуждают. В остальные детали тебя Васильев посвятит. Он мне сказал, что тебя помнит.

— В тридцатом году нас в один район на коллективизацию послали. Потом я уехал, а он остался секретарем райкома.

— Все остальные указания — от него, — кивнул Александр Александрович. — Пора, Павел. Подожди. — Он положил ему на плечи руки и, целуя, легонько подтолкнул к запасному выходу. — Иди.