Фазлиддин Мухаммадиев - Рассказы. Аллея Надыра. Похороны усто Акила. Поединок

А в кишлаке как быть? Что можно поделать? Сто раз просил старик не называть аллеей Абдувахида, но и ухом не ведут, все равно называют, даже в документах пишут, еще с большой буквы. «Построить магазин на левой стороне Аллеи Абдувахида, рядом с памятником погибшим в Великой Отечественной войне», — написали в решении, которое читали вчера в чайхане. Как видно, решение потребсоюза. Да, конечно, потому что он заведует сельскими магазинами, столовыми и чайханами.

До сих пор никто не сказал и, наверное, даже и не подумал, что дядюшка Абдувахид взамен тех нескольких стропил да балок, которые в суровую годину пустили на дрова для раненых и обездоленных, присвоил целую огромную аллею. Да, никто не сказал. Но разве обязательно, чтобы сказали? Разве у самого дядюшки Абдувахида нет сердца? Всякий раз, когда он слышит свое имя после слова «аллея», его бросает в дрожь. Ему мнится, будто захапал средь бела дня, зажилил сиротское добро. Ведь, если на то пошло, он и Надыр были друзьями, были как братья.

Странное дело: все чтут память Надыра, уважают, но, когда надо увековечить его имя, всегда почему-то приходится преодолевать какие-то препятствия. Пять лет назад благоустроили кишлак, рядом с аллеей Надыра соорудили памятник сельчанам, которые погибли на войне. На мраморной плите первым написали имя старшего сына дядюшки Абдувахида. Против этого старик не возражал, так как сын был достоин этой чести. Кроме других орденов и медалей, сын имел три ордена Славы, а кавалер трех степеней Славы — это почти Герой Советского Союза, не меньше. Но вот имя Надыра тогдашние начальники включать в список павших не хотели. К кому бы дядюшка Абдувахид ни обращался, слышал в ответ одно и тоже:

— Вы правы, амак, но есть тут одна тонкость: на плите, согласно правилу, пишут имена только тех, кто погиб на поле боя.

— Надыр скончался от боевых ран. Он не под арбу попал и умер. У него были продырявлены пулями легкие. И почек не две было, как у нас с вами, а кусочек остался.

— Правильно, амак, но такой закон. Что поделать?

Дядюшка Абдувахид заковылял, хромая, в военкомат. Ходил в райком. В конце концов на памятнике появилось и имя Надыра.

Да, аллея Надыра стала для старика частью его бытия, источником раздумий, грез и волнении, от которых туманится взор и перехватывает дыхание. Если спросить, почему, то навряд ли он сумеет дать обстоятельный ответ. Ну, скажем, спросите у кого-нибудь, почему привязались к такой-то местности или к такому-то человеку. Очень даже может быть, что станет долго рассказывать. Но ответить вполне определенно, точно и полно сумеют немногие. Очень немногие.

Может быть, в стройном ряду серебристых тополей, кроме той прелести, которая видна всем, дядюшка Абдувахид ощущает и свою, ему одному ведомую красоту. А может быть, стоят, серебрятся деревья перед его мысленным взором, как строгая шеренга воинов, ушедших биться за свободу родимой земли и не вернувшихся с поля брани? И не потому ли он каждое утро беседует с тополями с глазу на глаз, как с друзьями или сынами, и отчетливо слышит их голоса?

Кто знает. Для того чтобы разобраться в этом, очевидно, нужно прожить так, как жил дядюшка Абдувахид. Или иметь такое же, как у него, сердце.

1974

Перевод Л. Кандинова

«О господи, ну и бессердечные стали теперь люди!.. Даже закон спустя определенный срок прощает несчастного, совершившего какой-либо проступок, правительство время от времени объявляет амнистию, но человек, нет, никогда не простит! Если ты по глупости насыпал соль в чью-нибудь кашу, хоть сто лет пройдет, кости твои истлеют в могиле, но люди все равно будут тыкать в твоего правнука пальцем и говорить: «Взгляните, в кашу дедушки такого-то насыпал соль прадед вот этого мальчишки…»

Дядюшка Абдурауф сердито отряхнул полу халата, поднялся с места, несколько раз громко повторил: «О господи, прости нас, грешных» — и, выйдя со двора, посмотрел в оба конца улочки, удостоверяясь, не идет ли еще кто.

Нет, никто не шел. Сеял мелкий нудный дождь. Больше, наверное, никто не придет, пора начинать заупокойную молитву.

Видимо, кто-то в свое время проклял усто Акила, раз в день его похорон идет дождь. Вот уже третьи сутки не переставая льет он и льет с неба. Оступись, сойди на шаг с тропки, — и по щиколотку увязнешь в грязи.