Сергей Сергеев-Ценский - Том 4. Произведения 1941-1943

Но побережье Крыма широко развернулось перед нами отсюда, и вид его был изумительно красив и диковат в то же время.

Я не бывал раньше на Ай-Петри, и меня естественно занимали каменные породы, какие здесь встречались. Заметив это, Алексей Максимович обратился ко мне с улыбкой:

— Давно уж догадывался я, что вы — горный инженер, ведь так?

— Совсем не так! И почему именно вы пришли к выводу, что я — горняк? — удивился я.

— А как же вы, не будучи горным инженером, могли написать свою «Наклонную Елену»? — в свою очередь, удивленно спросил Горький.

Пришлось мне рассказывать, как я писал «Наклонную Елену», проведя для этого всего только два дня в Макеевке в 1913 году, — трудно было в те времена не только спуститься в шахту, но и прожить дольше в шахтерском поселке, так как шахты здесь принадлежали бельгийцам и усиленно охранялись от всех посторонних русской полицией.

Картины, открывшиеся во все стороны с Ай-Петри, естественно привели к разговору о живописи, и оказалось, что Алексей Максимович большой знаток итальянской живописи эпохи Возрождения и более поздней. Он, видимо, часто бывал в картинохранилищах Неаполя и Рима, так как говорил о них особенно подробно, но в то же время упоминал и о всех наиболее выдающихся произведениях кисти, хранившихся в Венеции, Флоренции, Милане.

С того времени плоское, выжженное летним солнцем и белеющее известковыми камнями плато Ай-Петри связывается в моем представлении с картинными галереями Италии, и связующим звеном между ними является высокий желтоусый человек, в белой фуражке, сером пиджаке, с широкими плавными движениями длинных рук.

Когда машины наши помчались вниз, они уже не задерживались в Ялте, а проскочили по направлению к Гурзуфу: Алексей Максимович был приглашен обедать в дом отдыха членов ЦИК в Суук-Су, бывшее имение миллионерши Соловьевой.

Обед, впрочем, уже давно окончился, когда машины подкатили к столовой, и Алексея Максимовича встретили только администрация дома отдыха и врач, но зато здесь было приготовлено для угощения Горького две бутылки стодесятилетнего вина — портвейна и муската.

Такого вина не приходилось пить даже и ему: оно было густое, как масло.

— Вот это вино, так вино! — часто повторял он и покачивал восхищенно головою. — Какая это поговорка есть насчет подобного вина, вы должны помнить, — обратился он ко мне.

Однако я не помнил что-то подходящей поговорки, и он начал припоминать сам:

— Как же так не помните? Говорится: «Где блины, там и мы…»

— «Где кисель, тут и сел, — дополнил я, — где пирог, тут и лег». А насчет вина что-то ничего не придумано.

— Вот какая строгость! — удивился Алексей Максимович и, повторив все три изречения, добавил: — А где такое вино дают, отсюда уж мы никуда не уйдем, тут и ляжем, но уж все до дна выпьем!

Я первый раз видел тогда дом отдыха внутри и, помню, обратил внимание на то, что подавальщицы — несколько человек — сели за тот же стол, за каким сидели и мы, и во все глаза глядели на Горького.

Но это любопытство подавальщиц подзадорило Алексея Максимовича, и, кивая мне на ближайшую из них, он сказал азартно:

— А ну-ка, Сергей Николаевич, кто из нас лучше знает Россию! Вот, как вы полагаете, — какой губернии она уроженка?

— Рязанской, — ответил я, ни секунды не думая.

— Нет, Саратовской, — так же уверенно отозвался он.

Конечно, подавальщица могла бы слукавить и сказать из вежливости, что она действительно саратовская, но она захотела быть правдивой и сказала певуче:

— А я и вовсе здешняя, ялтинская!

Мы с Алексеем Максимовичем посмотрели друг на друга и расхохотались.

Послеобеденный мертвый час в доме отдыха тем временем пришел к концу и, кажется, даже раньше, чем обычно, так как всем хотелось видеть Горького. Алексея Максимовича пригласили в сад сниматься с отдыхающими; нашлись тут у него и знакомые по Москве.

Однако пробыл он тут недолго, и когда ехали мы обратно в Ялту, он говорил с подъемом:

— Какова, Сергей Николаевич, идея-то — такие дверцы отдать под дома отдыха для рабочих? Где еще в мире есть что-нибудь подобное? А перед вашим приездом я в Ливадии был. Там, понимаете ли, в царском дворце крестьяне отдыхают, — вот это зрелище!.. За границей сочиняют еще, по старой привычке, новых царей для России, а прежней России уже и в помине нет, и в царском бывшем дворце посиживают себе у окошек бывшие мужики посконные, поглядывают кругом: «Наше…» Хорошо!.. Очень хорошо!.. А что цикады, — начали уже трещать у вас тут?