Михаил Булгаков - Том 2. Роковые яйца. 1924-1925

И еще не очень-то доказал гражданин брандмейстер свою преданность Октябрю! Когда годовщина произошла, то он, что сделает ей подарок, возвестил на пожарном дворе с трубными звуками. И пожарную машину всю до винтика разобрал. А теперь ее собрать некому и ввиду пожара, мы все просто погорим без всякого разговора. Вот так имеет годовщина подарочек!

Лучше всего припаял брандмейстер нашу кассу взаимопомощи. Червонец взял и уехал, а по какому курсу неизвестно! Говорили, видели будто бы, что Пожаров держал курс на станц. X. подмосковную. Поздравляем Вас братцы подмосковники, будете вы иметь! Было жизни пожарской у нас ровно два месяца и настала полная тишина с морозом на северном полюсе. Да будет ему земля пухом, но червонец пусть все-таки вернет под замок нашей несгораемой кассы взаимопомощи.

Фамилию мою не ставьте, а прямо напечатайте Иван Магнит, поязвительнее сделайте его.

Примечание:

Милый Магнит, язвительнее, чем Вы сами сделали Вашего брандмейстера, я сделать не умею.

У нас на заводе, по милости нашего знаменитого дурака заводского Гаврюшкина, случилась невероятная история. Родили одновременно 13-го и 14-го числа две пролетарских работницы жена истопника Ивана Морозова и Семена Волдырева. И наш завком предложил устроить младенцам октябрины, дабы вырвать их из рук попов и мракобесия, назвав их революционными именами Октября.

В назначенный час зал нашего клуба имени Коминтерна заполнился ликующими работницами и работниками И тут Гаврюшкин, известный неразвитием, но якобы сочувствующий, завладел вне очереди словом и громко предложил морозовскому сыну-ребенку имя:

— Крокодил.

И мгновенно указанный младенец на руках у плачущих матерей скончался.

Отсталые старческие элементы женщин подняли суеверный крик, и вторая мать бросилась к поселковому попу, и тот, конечно, воспользовавшись невежеством, младенца со злорадством окрестил во Владимира.

Наша заводская женщина-врач Шпринц-Шухова при кликах собрания объяснила, что помер младенец от непреодолимой кишечной болезни, как бы его ни назвали и уже был больной с 39 градусами, но темные бабы все разрушили, а Гаврюшкину угрожали жизнью. Не говоря уже, что разнесли по всем деревням слухи и пропаганду хитрого попа и никто более октябриться не несет.

И подпись сделайте псевдоним «Сознательный».

Примечание: «Крокодил» — юмористический московский журнал, хорошо известный рабочим даже в глухой провинции.

Прошение трактирщика, направленное в Н-й уездный исполком

…Прошу согласно действующим законам о разрешении открыть на площади Карла Либкнехта пивную-чайную под названием «Красный Алеша-ша».

Примечание: Разрешили ли — мне неизвестно.

Спасибо нашему ПЭЗЭ! Побывали наши рабочие на спектакле! Человек двести ушли без юбок в крови, а кто и без штанов. Получил наш ПЭЗЭ циркуляр — огородить театр от станционных сараев и ночью поставить столбы, а за день работы окутал колючей проволокой весь театр кругом и один лаз в дверь оставил в аршин. Станционные знали, а поселковые нет, и с ребятами и семьями со всех сторон пришли и напоролись как полк ночью, луны не было. Всю одежду рвало со страшными криками и руки и лица и ватные ценные пальто. Был ужас, и даже не состоялся спектакль, и было предложено убить этого ПЭЗЭ.

Примечание: ПЭЗЭ — железнодорожное сокращение П.З. — смотритель зданий.

Москва, март 1924

«Накануне», 6 апреля 1924 г

Крысы не могут разговаривать, вы скажете? Ну, это как когда!

На ст. Скобелев Средне-Азиатской дороги у полуразрушенного здания ТПО собралась целая компанийка и начала стрекотать!

— Что это ты, мать моя, такая кислая?

— Пудры нажралась, будь она проклята! Тошнит меня от пудры.

— Как же это ты так?

— Да за муку приняла. Понимаешь… белая, сыплется… Мы и думали, что крупчатка. Начали лопать… Фу, пакость! Фиалками пахнет, а сытости никакой, кроме того, понос третий день.

— Это что, — запищал юркий крысенок, — а вот мой дядя вчера начал мундир жрать на заведующем ТПО, — да пуговицу и проглотил. Стала пуговица в горле колом и ни взад, ни вперед! Так и подох, царство ему небесное, без покаяния.

— Я больше кожаные фуражки обожаю, — сказал солидный крысиный молодой человек, — от них польза, а вреда нету. Налопаешься кожи, и сыт два дня.

— А где они лежат, фуражки-то?