Андрей Упит: Северный ветер

На лесной тропе он пропускает других вперед, а сам снова остается со Сниедзе.

— Я уже совсем хорошо иду, — радостно говорит юноша. — Вначале по болоту трудно было. Здесь снег тверже. Идти куда проще.

— Ну вот. Все будет как надо. Ты молод. И воля у тебя еще совсем молодая. Она закалится. Кто в ранней молодости столько пережил, из того выйдет толк. Я немало людей перевидел на свете… И это дает мне право кое-что предсказывать.

— Мартынь… — шепчет парень. — Если б ты знал…

— Я никогда не стремлюсь знать больше, чем знаю. Вот! И оставь при себе то, что у тебя на сердце. Сам еще раз взвесь все и очищай себя без пощады. Чтобы ветер развеял всю мякину и осталось только то золотое зерно, которое, я верю, есть в тебе. Настанут иные времена. Как знать, может, мы и встретимся при других обстоятельствах.

— Слишком много ты ожидаешь от меня… — подавленно произносит Сниедзе.

Остальные вышли на проселок, а Мартынь и Сниедзе застряли на лесной поляне.

— В Иокумы пойдешь наискосок лесом, — объясняет Мартынь. — Заблудиться там нельзя: держись санной дороги. Ты уже не раз по ней ходил. До опушки не больше трех верст. Только будь осторожен. Хорошо еще, ветра нет и шаги слышны издали. Впрочем, матросы по ночам не шатаются. Да и вряд ли сейчас какой-нибудь лесник рискнет высунуть нос… У Анны Штейнберг найдешь одежду и документы. Она же объяснит, что делать дальше… Так-то, товарищ! А теперь — счастливого пути.

Мартынь чувствует, как нервно дрожит рука, которую он пожимает.

— Мартынь… ты не знаешь… Я должен сказать…

— Ничего не говори… Не нужно мне знать. До свидания, товарищ, до следующей встречи в новых условиях.

Еще одно короткое, сердечное пожатие, и Мартынь исчезает в темноте.

Сниедзе идет по наезженному санному пути, с трудом передвигая будто налитые свинцом ноги…

Ему кажется, что товарищи забрали с собой и его самого. Каждый по частице. Мартынь — сильный, смелый… милый Мартынь. Серьезный Зиле и вечный насмешник Толстяк. Грустный учитель… и недалекий Янсон, и даже этот грубый Рудмиесис. Столько ненавистных дней пережито вместе… На душе у него так тоскливо и пусто. Усилием воли он заставляет себя не расплакаться.

Все-таки он что-то сохранил от жизни с ними. Не только потерял, но и приобрел — это он чувствует. Нечто такое, над чем бессильно время и что останется на всю жизнь. В дальнейшем это созреет, выкристаллизуется в его характере и направит его по новой жизненной колее, не похожей на ту, с какой началась юность. Он ведь еще так молод. А ужасы и опасность рано закалили его. Сниедзе чувствует себя мужчиной, которому предстоит самому проложить путь в жизни. Не раз вспомнит он и честность Мартыня, и иронию Толстяка, и серьезность Зиле, и мягкую нежность Калнберза. Он найдет правильный путь… Он уверен.

Тут на память приходит нечто такое, что заставляет юношу зажмуриться от стыда. Хорошо, хорошо, что еще так. А много ли надо было, чтобы…

Замечает, что лес уже совсем не пугает его. Он свыкся с мягкой тьмой, деревьями, что шелестят над головой и бросают по обе стороны на снег легкие тени. «Не зря ведь называют нас лесными братьями, — думает он. — Лес и в самом деле нам брат. Не преследует нас, не предает. Укрывает днем, а когда холодно и голодно, утешает, баюкает своим шумом».

Сниедзе вспоминает, что в кармане еще осталась горбушка. Вытащив ее, начинает грызть. Да, во рту снова появился вкус — после недели болезни, когда все казалось ему горьким и противным. Возвращаются силы, казавшиеся почти потерянными. И от этого радость теплой волной разливается по телу. Хорошо быть молодым и жить!

С поля навстречу повеяло прохладой. Кажется, что и моросит уже меньше, хотя еще низко нависает белесая мгла. Он не раз проходил здесь. Однако ночью все выглядит иначе. Приходится внимательно всматриваться, чтобы узнать знакомые места и предметы. Вот большая липа с дуплом, где три лета подряд роились пчелы. В полуверсте отсюда низина со множеством родников и огромным камнем посередине. Оттуда через пригорок, мимо старого куста черемухи, идет прямая стежка в Иокумы.

Там даже огонек… У кого бы мог еще так поздно ночью гореть свет? Справа усадьба, слева неподалеку — другая. Всюду темно. Один только огонек! Анна Штейнберг знает, что он придет. Пожалуй, нарочно зажгла, чтобы не сбился… Что сделал он хорошего всем этим людям?

Как тепло у него на душе от этого маленького красного огонька.

Слева из усадьбы с лаем выбегает собака, но тут же умолкает. Зачем ей лаять на бедного лесного брата, он и сам похож на бездомного пса — загнанного; промокшего, голодного, которого любой мальчишка может обидеть…